Однажды, когда я сидел на скамье под стеною кремля, рядом со мною очутился дядя Яков. Я не заметил, как он подошел, и
не сразу узнал его; хотя в течение нескольких лет мы жили в одном городе, но встречались редко, случайно и мельком.
Неточные совпадения
— Как она —
сразу, а? Вот тебе и ведьма…
Не могу уснуть…
Влезая на печь и перекрестив дверцу в трубе, она щупала, плотно ли лежат вьюшки; выпачкав руки сажей, отчаянно ругалась и как-то
сразу засыпала, точно ее пришибла невидимая сила. Когда я был обижен ею, я думал: жаль, что
не на ней женился дедушка, — вот бы грызла она его! Да и ей доставалось бы на орехи. Обижала она меня часто, но бывали дни, когда пухлое, ватное лицо ее становилось грустным, глаза тонули в слезах и она очень убедительно говорила...
Первый раз я видел ночную тревогу и как-то
сразу понял, что люди делали ее по ошибке: пароход шел,
не замедляя движения, за правым бортом, очень близко горели костры косарей, ночь была светлая, высоко стояла полная луна.
— Иди к нему, иди, ничего! Только
не кури при нем сразу-то, дай привыкнуть…
Солдаты говорили, что у нее
не хватает ребра в правом боку, оттого она и качается так странно на ходу, но мне это казалось приятным и
сразу отличало ее от других дам на дворе — офицерских жен; эти, несмотря на их громкие голоса, пестрые наряды и высокие турнюры, были какие-то подержанные, точно они долго и забыто лежали в темном чулане, среди разных ненужных вещей.
Отношение хозяев к книге
сразу подняло ее в моих глазах на высоту важной и страшной тайны. То, что какие-то «читатели» взорвали где-то железную дорогу, желая кого-то убить,
не заинтересовало меня, но я вспомнил вопрос священника на исповеди, чтение гимназиста в подвале, слова Смурого о «правильных книгах» и вспомнил дедовы рассказы о чернокнижниках-фармазонах...
И вдруг мне попал в руки роман Гонкура «Братья Земганно», я прочитал его
сразу, в одну ночь, и, удивленный чем-то, чего до этой поры
не испытывал, снова начал читать простую, печальную историю.
Что она «гулящая», я, конечно,
сразу видел это, — иных женщин в улице
не было. Но когда она сама сказала об этом, у меня от стыда и жалости к ней навернулись слезы, точно обожгла она меня этим сознанием — она, еще недавно такая смелая, независимая, умная!
Я
сразу понял, что человек
не пьян, а — мертв, но это было так неожиданно, что
не хотелось верить. Помню, я
не чувствовал ни страха, ни жалости, глядя на большой, гладкий череп, высунувшийся из-под пальто, и на синее ухо, —
не верилось, что человек мог убить себя в такой ласковый весенний день.
Не торгуясь, сел в сани извозчика и всю дорогу молчал, а в гостинице, заняв столик в углу,
сразу начал вполголоса, оглядываясь, сердито тоскуя...
Появлялись новые партии рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть в пучине водоворота. Наконец привели и предводителя, который один в целом городе считал себя свободным от работ, и стали толкать его в реку. Однако предводитель пошел
не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы
не сразу потерять из вида метания и скачки лодки.
Это прозвучало так обиженно, как будто было сказано не ею. Она ушла, оставив его в пустой, неприбранной комнате, в тишине, почти не нарушаемой робким шорохом дождя. Внезапное решение Лидии уехать, а особенно ее испуг в ответ на вопрос о женитьбе так обескуражили Клима, что он даже
не сразу обиделся. И лишь посидев минуту-две в состоянии подавленности, сорвал очки с носа и, до боли крепко пощипывая усы, начал шагать по комнате, возмущенно соображая:
Неточные совпадения
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно,
не могло
сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Другого градоначальника я знал весьма тощего, который тоже
не имел успеха, потому что едва появился в своем городе, как
сразу же был прозван от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни одно из его распоряжений действительной силы иметь
не могло.
Но торжество «вольной немки» приходило к концу само собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и
сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и
не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Полезли люди в трясину и
сразу потопили всю артиллерию. Однако сами кое-как выкарабкались, выпачкавшись сильно в грязи. Выпачкался и Бородавкин, но ему было уж
не до того. Взглянул он на погибшую артиллерию и, увидев, что пушки, до половины погруженные, стоят, обратив жерла к небу и как бы угрожая последнему расстрелянием, начал тужить и скорбеть.
— Пустое ты дело затеял! —
сразу оборвал он бригадира, — кабы
не я, твой приставник, — слова бы тебе, гунявому,
не пикнуть, а
не то чтоб за экое орудие взяться!