Неточные совпадения
Койки напоминали гробы, больные, лежа кверху носами, были похожи
на мертвых воробьев. Качались желтые стены, парусом выгибался потолок,
пол зыбился, сдвигая и раздвигая
ряды коек, все было ненадежно, жутко, а за окнами торчали сучья деревьев, точно розги, и кто-то тряс ими.
Когда они ушли, я лег у двери
на полу,
рядом с Павлом Одинцовым. Он долго возился, сопел и вдруг тихонько заплакал.
Было далеко за полночь, когда Сергей, лежавший
на полу рядом с дедушкой, осторожно поднялся и стал бесшумно одеваться. Сквозь широкие окна лился в комнату бледный свет месяца, стелился косым, дрожащим переплетом по полу и, падая на спящих вповалку людей, придавал их лицам страдальческое и мертвое выражение.
Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, — в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал
на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Но все это говорилось равнодушно и — больше для порядка, чем из желания разогнать нас; он грузно опускался
на пол рядом с нами, благосклонно разрешая:
Неточные совпадения
Мы ехали
рядом, молча, распустив поводья, и были уж почти у самой крепости: только кустарник закрывал ее от нас. Вдруг выстрел… Мы взглянули друг
на друга: нас поразило одинаковое подозрение… Опрометью поскакали мы
на выстрел — смотрим:
на валу солдаты собрались в кучу и указывают в
поле, а там летит стремглав всадник и держит что-то белое
на седле. Григорий Александрович взвизгнул не хуже любого чеченца; ружье из чехла — и туда; я за ним.
И все козаки, до последнего в
поле, выпили последний глоток в ковшах за славу и всех христиан, какие ни есть
на свете. И долго еще повторялось по всем
рядам промеж всеми куренями:
В большой комнате
на крашеном
полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола;
на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы;
на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов,
рядом с печью — белые двери;
Мягкими увалами
поле, уходя вдаль, поднималось к дымчатым облакам; вдали снежными буграми возвышались однообразные конусы лагерных палаток, влево от них
на темном фоне рощи двигались
ряды белых, игрушечных солдат, а еще левее возвышалось в голубую пустоту между облаков очень красное
на солнце кирпичное здание, обложенное тоненькими лучинками лесов, облепленное маленькими, как дети, рабочими.
Освещая стол, лампа оставляла комнату в сумраке, наполненном дымом табака; у стены, вытянув и неестественно перекрутив длинные ноги, сидел Поярков, он, как всегда, низко нагнулся, глядя в
пол,
рядом — Алексей Гогин и человек в поддевке и смазных сапогах, похожий
на извозчика; вспыхнувшая в углу спичка осветила курчавую бороду Дунаева. Клим сосчитал головы, — семнадцать.