Томилин «беспощадно, едко высмеивал тонко организованную личность, кристалл, якобы способный отразить спектры всех огней жизни и совершенно лишенный силы огня веры в простейшую и единую
мудрость мира, заключенную в таинственном слове — бог».
В утверждении софийности понятий лежит коренная ложь учения Гегеля, с этой стороны представляющего искажение платонизма, его reductio ad absurdum [Приведение к нелепости (лат.).], и «мудрость века сего» [Ибо
мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1 Кор. 3:19).], выдающего за Софию (сам Гегель, впрочем, говорит даже не о Софии, понятию которой вообще нет места в его системе, но прямо о Логосе, однако для интересующего нас сейчас вопроса это различие не имеет значения).
Это и значит, что в «безумии», в отречении от малого разума есть стяжание себе большого разума, а в «
мудрости мира сего», в торжестве малого разума отсутствует большой разум, есть «безумие перед Богом».
Вечное религиозное выражение этой борьбы двух разумов дает Апостол Павел, когда говорит: «Будь безумным, чтобы быть мудрым», и еще: «
Мудрость мира сего есть безумие перед Богом».
Неточные совпадения
И, стремясь возвыситься над испытанным за этот день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной
мудростью, — Самгин повторил про себя фразы недавно прочитанного в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно, в них говорилось «о духовной нищете людей, которым жизнь кажется простой, понятной», о «величии мучеников независимой мысли, которые свою духовную свободу ценят выше всех соблазнов
мира».
— Ваш гимн красоте очень красноречив, cousin, — сказала Вера, выслушав с улыбкой, — запишите его и отошлите Беловодовой. Вы говорите, что она «выше
мира». Может быть, в ее красоте есть
мудрость. В моей нет. Если
мудрость состоит, по вашим словам, в том, чтоб с этими правилами и истинами проходить жизнь, то я…
И самым большим моим грехом, вероятно, было то, что я не хотел просветленно нести тяготу этой обыденности, то есть «
мира», и не достиг в этом
мудрости.
«Что случилось? — в смущении спрашивает он себя, — не обрушился ли
мир? не прекратила ли действие завещанная преданием общественная
мудрость?» Но и
мир, и общественная
мудрость стоят неприкосновенные и нимало не тронутые тем, что в их глазах гибнет простец, которого бросила жена, которому изменил друг, у которого сосед отнял поле.
Но, к счастью, между мной и диким зеленым океаном — стекло Стены. О великая, божественно-ограничивающая
мудрость стен, преград! Это, может быть, величайшее из всех изобретений. Человек перестал быть диким животным только тогда, когда он построил первую стену. Человек перестал быть диким человеком только тогда, когда мы построили Зеленую Стену, когда мы этой Стеной изолировали свой машинный, совершенный
мир — от неразумного, безобразного
мира деревьев, птиц, животных…