Неточные совпадения
Положив
руку на
голову мою, дед согнул мне шею.
Но я был сильнее его и очень рассердился; через минуту он лежал вниз лицом, протянув
руки за
голову, и хрипел. Испугавшись, я стал поднимать его, но он отбивался
руками и ногами, все более пугая меня. Я отошел в сторону, не зная, что делать, а он, приподняв
голову, говорил...
Мальчик съехал с кумача подушки и лежал на войлоке, синеватый, голенький, рубашка сбилась к шее, обнажив вздутый живот и кривые ножки в язвах,
руки странно подложены под поясницу, точно он хотел приподнять себя.
Голова чуть склонилась набок.
Сидя в кухне и потирая избитую
голову, я быстро догадался, что пострадал зря: нож был тупой, им даже хлеба кусок трудно отрезать, а уж кожу — никак не прорежешь; мне не нужно было влезать на спину хозяина, я мог бы разбить стекло со стула и, наконец, удобнее было снять крючок взрослому —
руки у него длиннее.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая
рукою; с ее маленькой
головы из-под сбитого платка осыпались на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время спадал с
головы; старуха, резко поправляя его левой
рукой, бормочет...
Он закрывает глаза и лежит, закинув
руки за
голову, папироса чуть дымится, прилепившись к углу губ, он поправляет ее языком, затягивается так, что в груди у него что-то свистит, и огромное лицо тонет в облаке дыма. Иногда мне кажется, что он уснул, я перестаю читать и разглядываю проклятую книгу — надоела она мне до тошноты.
Выходил из кухни Яков Иваныч, потный, раскаленный; стоял, почесывая
голый череп, и, махнув
рукою, скрывался или говорил издали...
Смурый выдернул меня из
рук Сергея и Максима, схватил их за волосы и, стукнув
головами, отшвырнул, — они оба упали.
Смурый расшвырял зрителей, разнял нас и, натрепав уши сначала мне, схватил за ухо солдата. Когда публика увидала, как этот маленький человек трясет
головой и танцует под
рукою повара, она неистово заорала, засвистала, затопала ногами, раскалываясь от хохота.
Солдат снова бросился на меня, но Смурый одной
рукой схватил его в охапку, снес на отвод и начал качать воду, поливая
голову солдата, повертывая его тщедушное тело, точно куклу из тряпок.
Солдат стоял в двери каюты для прислуги, с большим ножом в
руках, — этим ножом отрубали
головы курам, кололи дрова на растопку, он был тупой и выщерблен, как пила. Перед каютой стояла публика, разглядывая маленького смешного человечка с мокрой
головой; курносое лицо его дрожало, как студень, рот устало открылся, губы прыгали. Он мычал...
Он бросился ко мне, вытянув тонкие, крепкие
руки, сверкая зелеными глазами; я вскочил, ткнул ему
головой в живот, — старик сел на пол и несколько тяжелых секунд смотрел на меня, изумленно мигая, открыв темный рот, потом спросил спокойно...
В хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв
голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную игру: ловкие, сильные, в белых рубахах, они весело бегали по полю с ружьями в
руках, исчезали в овраге и вдруг, по зову трубы, снова высыпавшись на поле, с криками «ура», под зловещий бой барабанов, бежали прямо на наш дом, ощетинившись штыками, и казалось, что сейчас они сковырнут с земли, размечут наш дом, как стог сена.
Казак с великим усилием поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив платок с
головы на плечи, положила на стол крепкие белые
руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить на заслуженные упреки.
Держа книгу в
руках, она больно стучала ею по плечам моим, красная со зла, яростно вскидывая рыжей
головою, босая, в одной рубахе.
Однажды вечером, когда я сидел на крыльце, ожидая хозяев, ушедших гулять на Откос, а девочка дремала на
руках у меня, подъехала верхом ее мать, легко спрыгнула на землю и, вскинув
голову, спросила...
вызвали отвратительную беседу о девушках, — это оскорбило меня до бешенства, и я ударил солдата Ермохина кастрюлей по
голове. Сидоров и другие денщики вырвали меня из неловких
рук его, но с той поры я не решался бегать по офицерским кухням.
Когда я подошел, она обняла меня за шею
голой, горячей
рукою и сказала...
Иногда кочегар казался мне дурачком, но чаще я думал, что он нарочно притворяется глупым. Мне упрямо хотелось выспросить его о том, как он ходил по земле, что видел, но это плохо удавалось; закидывая
голову вверх, чуть приоткрыв медвежьи темные глаза, он гладил
рукою мшистое свое лицо и тянул, вспоминая...
И потом, откинув
голову, упираясь
руками в колени, долго молчал, пристально и неподвижно глядя в зимнее, серое небо.
Над столом висит лампа, за углом печи — другая. Они дают мало света, в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные фигуры. В плоских серых пятнах, на месте
рук и
голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что тела святых таинственно исчезли из раскрашенных одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты к самому потолку, висят там на крючках, в облачке дыма, и синевато поблескивают.
И поднял длинную
руку над своей
головой, а потом опустил ее на аршин от пола и сказал...
Я давно знаю ярмарку насквозь; знаю и эти смешные ряды с нелепыми крышами; по углам крыш сидят, скрестив ноги, гипсовые фигуры китайцев; когда-то я со своими товарищами швырял в них камнями, и у некоторых китайцев именно мною отбиты
головы,
руки. Но я уже не горжусь этим…
Когда я сказал, что вот у меня есть книга о плотниках, это всех живо заинтересовало, а Осипа — особенно. Он взял книгу из
рук у меня, перелистал ее, недоверчиво покачивая иконописного
головой.
Я познакомился с ним однажды утром, идя на ярмарку; он стаскивал у ворот дома с пролетки извозчика бесчувственно пьяную девицу; схватив ее за ноги в сбившихся чулках, обнажив до пояса, он бесстыдно дергал ее, ухая и смеясь, плевал на тело ей, а она, съезжая толчками с пролетки, измятая, слепая, с открытым ртом, закинув за
голову мягкие и словно вывихнутые
руки, стукалась спиною, затылком и синим лицом о сиденье пролетки, о подножку, наконец упала на мостовую, ударившись
головою о камни.
Неточные совпадения
Городничий посередине в виде столба, с распростертыми
руками и закинутою назад
головою.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув
рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший
голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Стану я
руки убийством марать, // Нет, не тебе умирать!» // Яков на сосну высокую прянул, // Вожжи в вершине ее укрепил, // Перекрестился, на солнышко глянул, //
Голову в петлю — и ноги спустил!..
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему еще нужно было старый хмель из
головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой
рукою в правую и начал строчить: