Неточные совпадения
— Не я, а старший приказчик, — объяснил он мне строго, — я только помогаю ему. Он
говорит — услужи! Я должен слушаться, а то он мне пакость устроит.
Хозяин! Он сам вчерашний приказчик, он все понимает. А ты молчи!
Слушая беседы
хозяев о людях, я всегда вспоминал магазин обуви — там
говорили так же. Мне было ясно, что
хозяева тоже считают себя лучшими в городе, они знают самые точные правила поведения и, опираясь на эти правила, неясные мне, судят всех людей безжалостно и беспощадно. Суд этот вызывал у меня лютую тоску и досаду против законов
хозяев, нарушать законы — стало источником удовольствия для меня.
Они обе то и дело жаловались на меня
хозяину, а
хозяин говорил мне строго...
Молодая слушала эти рассказы, молча улыбаясь пухлыми губами. Виктор хохотал, а
хозяин, морщась,
говорил...
Потом бабушку уводят смотреть новорожденного, я собираю со стола грязную чайную посуду, а
хозяин говорит мне негромко и задумчиво...
Но все-таки в овраге, среди прачек, в кухнях у денщиков, в подвале у рабочих-землекопов было несравнимо интереснее, чем дома, где застывшее однообразие речей, понятий, событий вызывало только тяжкую и злую скуку.
Хозяева жили в заколдованном кругу еды, болезней, сна, суетливых приготовлений к еде, ко сну; они
говорили о грехах, о смерти, очень боялись ее, они толклись, как зерна вокруг жернова, всегда ожидая, что вот он раздавит их.
Мне не нравится читать вслух, это мешает мне понимать читаемое; но мои
хозяева слушают внимательно, с некоторою как бы благоговейною жадностью, ахают, изумляясь злодейству героев, и с гордостью
говорят друг другу...
Нередко в «Московском листке» встречаются стихи Леонида Граве, мне они очень нравятся, я списываю некоторые из них в тетрадку, но
хозяева говорят о поэте...
В стороне, за огромными пяльцами, сидит
хозяин, вышивая крестиками по холстине скатерть; из-под его пальцев появляются красные раки, синие рыбы, желтые бабочки и рыжие осенние листья. Он сам составил рисунок вышивки и третью зиму сидит над этой работой, — она очень надоела ему, и часто, днем, когда я свободен, он
говорит мне...
Хозяин покраснел, зашаркал ногами и стал что-то тихо
говорить доктору, а тот, глядя через голову его, кратко отвечал...
Сидя на извозчике,
хозяин говорил мне...
И соседи и вся челядь нашего двора, — а мои
хозяева в особенности, — все
говорили о Королеве Марго так же плохо и злобно, как о закройщице, но
говорили более осторожно, понижая голоса и оглядываясь.
Я был здоров, силен, хорошо знал тайны отношений мужчины к женщине, но люди
говорили при мне об этих тайнах с таким бессердечным злорадством, с такой жестокостью, так грязно, что эту женщину я не мог представить себе в объятиях мужчины, мне трудно было думать, что кто-то имеет право прикасаться к ней дерзко и бесстыдно, рукою
хозяина ее тела. Я был уверен, что любовь кухонь и чуланов неведома Королеве Марго, она знает какие-то иные, высшие радости, иную любовь.
Она
говорила спокойно, беззлобно, сидела, сложив руки на большой груди, опираясь спиною о забор, печально уставив глаза на сорную, засыпанную щебнем дамбу. Я заслушался умных речей, забыл о времени и вдруг увидал на конце дамбы хозяйку под руку с
хозяином; они шли медленно, важно, как индейский петух с курицей, и пристально смотрели на нас, что-то
говоря друг другу.
Помню — солдаты держали меня за руки, а
хозяева стоят против них, сочувственно поддакивая друг другу, слушают жалобы, и хозяйка
говорит уверенно...
— А на што? Бабу я и так завсегда добуду, это, слава богу, просто… Женатому надо на месте жить, крестьянствовать, а у меня — земля плохая, да и мало ее, да и ту дядя отобрал. Воротился брательник из солдат, давай с дядей спорить, судиться, да — колом его по голове. Кровь пролил. Его за это — в острог на полтора года, а из острога — одна дорога, — опять в острог. А жена его утешная молодуха была… да что
говорить! Женился — значит, сиди около своей конуры
хозяином, а солдат — не
хозяин своей жизни.
— Думаешь — это я по своей воле и охоте навалился на тебя? Я — не дурак, я ведь знал, что ты меня побьешь, я человек слабый, пьющий. Это мне
хозяин велел: «Дай,
говорит, ему выволочку да постарайся, чтобы он у себя в лавке побольше напортил во время драки, все-таки — убыток им!» А сам я — не стал бы, вон ты как мне рожу-то изукрасил…
— Верно, черт возьми! — бормотал
хозяин, а жена
говорила ему, когда вотчим уходил...
— Эх, милый человек, жуликом ты родился! —
говорили мужики
хозяину.
Особенно меня поразила история каменщика Ардальона — старшего и лучшего работника в артели Петра. Этот сорокалетний мужик, чернобородый и веселый, тоже невольно возбуждал вопрос: почему не он —
хозяин, а — Петр? Водку он пил редко и почти никогда не напивался допьяна; работу свою знал прекрасно, работал с любовью, кирпичи летали в руках у него, точно красные голуби. Рядом с ним больной и постный Петр казался совершенно лишним человеком в артели; он
говорил о работе...
— Это — кто
говорит? Дураки да лентяи, а тебе, кутенок, — не слушать бы этого! Эти глупости говорятся завистниками, неудачниками, а ты сперва оперись, потом — ввысь! А про дружбу твою я
хозяину доложу — не обессудь!
Я указывал
хозяину, что, выигрывая на моем труде рубль, он всегда теряет в десять раз больше, но он, подмигивая мне,
говорил...
Осматривая после ярмарки лавки, взятые им в ремонт, и увидав забытый самовар, посуду, ковер, ножницы, а иногда ящик или штуку товара,
хозяин говорил, усмехаясь...
— А чтоб он знал, какие у тебя вредные мысли; надо, чтоб он тебя учил; кому тебя поучить, кроме
хозяина? Я не со зла
говорю ему, а по моей жалости к тебе. Парнишка ты не глупый, а в башке у тебя бес мутит. Украдь — я смолчу, к девкам ходи — тоже смолчу, и выпьешь — не скажу! А про дерзости твои всегда передам
хозяину, так и знай…
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, —
говорит, — это, Осип, нехороший
хозяин. Ты,
говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Слуга. Нет,
хозяин говорит, что еще много.
Наконец, однако, сели обедать, но так как со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал
говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный
хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за
хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не гораздо.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как
хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном
хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Она стояла, как и всегда, чрезвычайно прямо держась, и, когда Кити подошла к этой кучке,
говорила с
хозяином дома, слегка поворотив к нему голову.