Неточные совпадения
Руки мне жгло и рвало, словно кто-то вытаскивал кости из них. Я тихонько заплакал от страха и боли, а чтобы не видно было
слез, закрыл глаза, но
слезы приподнимали веки и текли по вискам, попадая
в уши.
Раньше наша компания старалась держаться во всех играх вместе, а теперь я видел, что Чурка и Кострома играют всегда
в разных партиях, всячески соперничая друг с другом
в ловкости и силе, часто — до
слез и драки. Однажды они подрались так бешено, что должны были вмешаться большие и врагов разливали водою, как собак.
Другой раз Кострома, позорно проиграв Чурке партию
в городки, спрятался за ларь с овсом у бакалейной лавки, сел там на корточки и молча заплакал, — это было почти страшно: он крепко стиснул зубы, скулы его высунулись, костлявое лицо окаменело, а из черных, угрюмых глаз выкатываются тяжелые, крупные
слезы. Когда я стал утешать его, он прошептал, захлебываясь
слезами...
— Ты сам ничего не знаешь, — заговорила она торопливо, со
слезами в голосе, и милые глаза ее красиво разгорелись. — Лавочница — распутная, а я — такая, что ли? Я еще маленькая, меня нельзя трогать и щипать, и все… ты бы вот прочитал роман «Камчадалка», часть вторая, да и говорил бы!
Сидя на полу, я вижу, как серьезные глаза двумя голубыми огоньками двигаются по страницам книжки, иногда их овлажняет
слеза, голос девочки дрожит, торопливо произнося незнакомые слова
в непонятных соединениях.
— Я бы получше оделась, кабы вас троих не было, сожрали вы меня, слопали, — безжалостно и точно сквозь
слезы отвечает мать, вцепившись глазами
в большую, широкую вдову рогожника.
— Господи! — со
слезами в голосе восклицает она, прижав ко лбу пальцы, сложенные щепотью. — Господи, ничего я не прошу, ничего мне не надо, — дай только отдохнуть, успокой меня, Господи, силой твоею!
Старуха
слезала с печи осторожно, точно с берега реки
в воду, и, шлепая босыми ногами, шла
в угол, где над лоханью для помоев висел ушастый рукомойник, напоминая отрубленную голову; там же стояла кадка с водой.
Меня почти до
слез волнует красота ночи, волнует эта баржа — она похожа на гроб и такая лишняя на просторе широко разлившейся реки,
в задумчивой тишине теплой ночи. Неровная линия берега, то поднимаясь, то опускаясь, приятно тревожит сердце, — мне хочется быть добрым, нужным для людей.
Но когда Тарас пристрелил сына, повар, спустив ноги с койки, уперся
в нее руками, согнулся и заплакал, — медленно потекли по щекам
слезы, капая на палубу; он сопел и бормотал...
Хотелось плакать,
слезы кипели
в груди, сердце точно варилось
в них; это было больно.
Солдат сначала не видел людей, не слышал смеха; собирая
слезы с лица рукавом ситцевой старенькой рубахи, он словно прятал их
в рукав. Но скоро его рыжие глазки гневно разгорелись, и он заговорил вятской сорочьей скороговоркой...
Согнувшись над ручьем, запертым
в деревянную колоду, под стареньким, щелявым навесом, который не защищал от снега и ветра, бабы полоскали белье; лица их налиты кровью, нащипаны морозом; мороз жжет мокрые пальцы, они не гнутся, из глаз текут
слезы, а женщины неуемно гуторят, передавая друг другу разные истории, относясь ко всем и ко всему с какой-то особенной храбростью.
Было очень грустно слушать этот шепот, заглушаемый визгом жестяного вертуна форточки. Я оглядываюсь на закопченное чело печи, на шкаф с посудой, засиженный мухами, — кухня невероятно грязна, обильна клопами, горько пропахла жареным маслом, керосином, дымом. На печи,
в лучине, шуршат тараканы, уныние вливается
в душу, почти до
слез жалко солдата, его сестру. Разве можно, разве хорошо жить так?
Публика неодобрительно и боязливо разошлась;
в сумраке сеней я видел, как сердито сверкают на круглом белом лице прачки глаза, налитые
слезами. Я принес ведро воды, она велела лить воду на голову Сидорова, на грудь и предупредила...
Я слушал эту брань, как музыку, сердце больно жгли горячие
слезы обиды и благодарности Наталье, я задыхался
в усилиях сдержать их.
— Я к нему
в работники нанялся; как
в Перму приедем,
слезу с парохода, прощай, ероха-воха! По железной дороге ехать, потом — по реке да на лошадях еще; пять недель будто ехать надо, вона, куда человек забился…
— Кончена матушка! Яко чаша ты, — чаша бездонная,
в кою польются теперь горькие, сердечные
слезы мира людского…
— Москва
слезам не верит, там гляди
в оба!
— Тише, братцы, — сказал Ларионыч и, тоже бросив работу, подошел к столу Ситанова, за которым я читал. Поэма волновала меня мучительно и сладко, у меня срывался голос, я плохо видел строки стихов,
слезы навертывались на глаза. Но еще более волновало глухое, осторожное движение
в мастерской, вся она тяжело ворочалась, и точно магнит тянул людей ко мне. Когда я кончил первую часть, почти все стояли вокруг стола, тесно прислонившись друг к другу, обнявшись, хмурясь и улыбаясь.
Капендюхин
слез с полатей, поглядел
в окно.
Девушка была полненькая,
в темном гладком платье; по ее овальному лицу медленно стекали
слезы; мокрые голубые глаза, не отрываясь, смотрели
в лицо вотчима, на острые кости, большой заострившийся нос и темный рот.
Что она «гулящая», я, конечно, сразу видел это, — иных женщин
в улице не было. Но когда она сама сказала об этом, у меня от стыда и жалости к ней навернулись
слезы, точно обожгла она меня этим сознанием — она, еще недавно такая смелая, независимая, умная!
В чашку остывшего чая капнула
слеза; женщина, заметив это, отодвинула чашку и крепко прикрыла глаза, выжав еще две слезинки, потом вытерла лицо платком.
Сидит
в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала голову
в жирные плечи и плачет, тихонько моет
слезами свои наглые глаза. Недалеко от нее навалился на стол мрачный октавист Митропольский, волосатый детина, похожий на дьякона-расстригу, с огромными глазами на пьяном лице; смотрит
в рюмку водки перед собою, берет ее, подносит ко рту и снова ставит на стол, осторожно и бесшумно, — не может почему-то выпить.
Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек // Доскажет быль афонскую, // Как турка взбунтовавшихся // Монахов
в море гнал, // Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, //
Слезами полных глаз!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да
в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не
слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
— Видно, как-никак, а быть мне у бригадира
в полюбовницах! — говорила она, обливаясь
слезами.
Но летописец недаром предварял события намеками:
слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя
в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо
в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Начали сечь Волоса, который выдержал наказание стоически, потом принялись за Ярилу, и говорят, будто бы
в глазах его показались
слезы.