Неточные совпадения
Великим постом
меня заставили говеть, и вот
я иду исповедоваться к нашему соседу, отцу Доримедонту Покровскому.
Я считал его человеком суровым и был
во многом грешен лично перед ним: разбивал камнями беседку в его саду, враждовал с его детьми, и вообще он мог напомнить
мне немало разных поступков, неприятных ему. Это
меня очень смущало, и, когда
я стоял в бедненькой церкви, ожидая очереди исповедоваться, сердце мое
билось трепетно.
На дне, в репьях, кричат щеглята,
я вижу в серых отрепьях бурьяна алые чепчики на бойких головках птиц. Вокруг
меня щелкают любопытные синицы; смешно надувая белые щеки, они шумят и суетятся, точно молодые кунавинские мещанки в праздник; быстрые, умненькие, злые, они хотят все знать, все потрогать — и попадают в западню одна за другою. Жалко видеть, как они
бьются, но мое дело торговое, суровое;
я пересаживаю птиц в запасные клетки и прячу в мешок, —
во тьме они сидят смирно.
Неточные совпадения
Ее сердце сильно
билось, руки были холодны как лед. Начались упреки ревности, жалобы, — она требовала от
меня, чтоб
я ей
во всем признался, говоря, что она с покорностью перенесет мою измену, потому что хочет единственно моего счастия.
Я этому не совсем верил, но успокоил ее клятвами, обещаниями и прочее.
В вашем покое будет
биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее
во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного сердца, и тогда весь мир упадет перед вами на колени, как падаю
я…
— Зачем
я тебя зову? — сказал с укоризной человек
во фризовой шинели. — Экой ты, Моргач, чудной, братец: тебя зовут в кабак, а ты еще спрашиваешь: зачем? А ждут тебя все люди добрые: Турок-Яшка, да Дикий-Барин, да рядчик с Жиздры. Яшка-то с рядчиком об заклад
побились: осьмуху пива поставили — кто кого одолеет, лучше споет, то есть… понимаешь?
Я пришел к себе в комнату, сел и задумался. Сердце
во мне сильно
билось. Несколько раз перечел
я записку Аси.
Я посмотрел на часы: и двенадцати еще не было.
Очень может быть, что
я далеко переценил его, что в этих едва обозначенных очерках схоронено так много только для
меня одного; может,
я гораздо больше читаю, чем написано; сказанное будит
во мне сны, служит иероглифом, к которому у
меня есть ключ. Может,
я один слышу, как под этими строками
бьются духи… может, но оттого книга эта
мне не меньше дорога. Она долго заменяла
мне и людей и утраченное. Пришло время и с нею расстаться.