Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из
белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге.
В кухне на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень
белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Юнкера быстро пошли навстречу приехавшим дамам. Подруга Зиночки Белышевой оказалась стройной, высокой — как раз ростом с Венсана — барышней. Таких ярко-рыжих, медно-красных волос, как у нее, Александров еще никогда не видывал, как не видывал и такой ослепительно
белой кожи, усеянной веснушками.
Неточные совпадения
Белый пепел падал на лицо и быстро таял, освежая
кожу, Клим сердито сдувал капельки воды с верхней губы и носа, ощущая, что несет в себе угнетающую тяжесть, жуткое сновидение, которое не забудется никогда.
Черное сукно сюртука и
белый, высокий, накрахмаленный воротник очень невыгодно для Краснова подчеркивали серый тон
кожи его щек, волосы на щеках лежали гладко, бессильно, концами вниз, так же и на верхней губе, на подбородке они соединялись в небольшой клин, и это придавало лицу странный вид: как будто все оно стекало вниз.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий народ в мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень чистую рубаху и странно
белую, гладкую, как у женщины,
кожу рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил:
Недалеко взвилась, шипя, ракета и с треском лопнула, заглушив восторженное ура детей. Затем вспыхнул бенгальский огонь, отсветы его растеклись, лицо Маракуева окрасилось в неестественно
белый, ртутный цвет, стало мертвенно зеленым и наконец багровым, точно с него содрали
кожу.
Губы у него были яркие,
кожа лица и шеи бескровно
белая и как бы напудренная там, где она не заросла густым волосом, блестевшим, как перо грача.