Неточные совпадения
За такие речи, произносимые деланно строгим тоном, но всегда со смеющимися
глазами, за внимательное отношение к своим постояльцам ротмистр пользовался среди городской голи широкой популярностью. Часто случалось, что бывший клиент ротмистра являлся
на двор к нему уже не рваный и угнетенный, а в более или менее приличном виде и с бодрым лицом.
Клиент отправлялся крючничать
на реку, посмеиваясь над речами ротмистра. Он неясно понимал их соль, но видел пред собой веселые
глаза, чувствовал бодрый дух и знал, что в красноречивом ротмистре он имел руку, которая, в случае надобности, может поддержать его.
На костлявом, желтом лице с клинообразной бородкой блестели беспокойно
глаза, глубоко ввалившиеся в орбиты, углы рта были печально опущены книзу.
А через день, много через два, он, жаждущий, смотрел
на ротмистра откуда-нибудь из угла тоскливыми и умоляющими
глазами и трепетно ждал, когда смягчится сердце друга.
Вылезал откуда-нибудь из угла Конец — мрачный, молчаливый, черный пьяница, бывший тюремный смотритель Лука Антонович Мартьянов, человек, существовавший игрой «в ремешок», «в три листика», «в банковку» и прочими искусствами, столь же остроумными и одинаково нелюбимыми полицией. Он грузно опускал свое большое, жестоко битое тело
на траву, рядом с учителем, сверкал черными
глазами и, простирая руку к бутылке, хриплым басом спрашивал...
Приходил высокий, костлявый и кривой
на левый
глаз человек, с испуганным выражением в больших круглых
глазах, молчаливый, робкий, трижды сидевший за кражи по приговорам мирового и окружного судов.
Старик согнул корпус набок и посмотрел
на учителя серым, сурово-недоверчивым
глазом.
Учитель посмотрел
на него, подумал и стал рассказывать о киммерийцах, скифах, славянах… Старик еще больше избочился и какими-то испуганными
глазами смотрел
на него.
Оратор кончил свою речь, и его глубоко ввалившиеся темные
глаза смотрят
на публику и, кажется, в чем-то извиняются перед ней и о чем-то виновато спрашивают ее.
Перед
глазами ротмистра стоял этот купец — маленький, сухонький, в длиннополом одеянии, похожем одновременно
на сюртук и
на поддевку, в бархатном картузе и высоких, ярко начищенных сапогах. Костлявое, скуластное лицо, с седой клинообразной бородкой, с высоким изрезанным морщинами лбом, и из-под него сверкали узкие серые глазки, прищуренные, всегда что-то высматривающие. Острый хрящеватый нос, маленький рот с тонкими губами. В общем, у купца вид благочестиво хищный и почтенно злой.
— Я это по тебе вижу… Однако пойти от тебя, ругателя, — ровно и спокойно сказал Петунников, но
глаза его излили
на ротмистра холодный яд.
И сегодня, как всегда, перед
глазами Аристида Кувалды торчит это красное здание, прочное, плотное, крепко вцепившееся в землю, точно уже высасывающее из нее соки. Кажется, что оно холодно и темно смеется над ротмистром зияющими дырами своих стен. Солнце льет
на него свои осенние лучи так же щедро, как и
на уродливые домики Въезжей улицы.
На потолке не нашлось никаких указаний по этому вопросу; тогда унтер устремил
глаза на свой живот и с видом озабоченной задумчивости стал барабанить пальцем по стойке.
Вавилов ничего не понял, но ротмистр говорил так внушительно, с таким серьезным видом, что
глаза унтера загорелись любопытством, и, сказав, что посмотрит, нет ли этих бумаг у него в вкладке, он ушел в дверь за буфетом. Через две минуты он возвратился с бумагами в руках и с выражением крайнего изумления
на роже.
— А ведь, пожалуй, ты прав, сын скорпиона и мокрицы… У тебя есть нюх
на всё подлое, да… Уж по харе этого юного жулика видно, что он добился своего… Сколько взял с них Егорка? Он — взял. Он их же поля ягода. Он взял, будь я трижды проклят. Это я устроил ему. Горько мне понимать мою глупость. Да, жизнь вся против нас, братцы мои, мерзавцы! И даже когда плюнешь в рожу ближнего, плевок летит обратно в твои же
глаза.
Вавилов круглыми
глазами посмотрел
на своего собеседника и вздрогнул, предчувствуя что-то крайне скверное.
— В технологическом институте. А что? — вскинул тот
на него улыбавшиеся
глаза.
Вавилов позеленел и широко открытыми
глазами уставился
на Кувалду...
— Молчать, ты, гнойный прыщ
на земле! — гаркнул ротмистр, свирепо вращая
глазами. — Я наказан богом… Он меня поставил в необходимость видеть тебя говорить с тобой… Пришибу
на месте, как муху!
Когда он ушел, Вавилов начал криво усмехаться и учащенно моргать
глазами. Потом по щекам его покатились две крупные слезы. Они были какие-то серые, и когда скрылись в его усах, две другие явились
на их место. Тогда Вавилов ушел к себе в комнату, стал там перед образами и так стоял долго, не молясь, не двигаясь и не вытирая слез с своих морщинистых коричневых щек.
На земле разостлали какие-то остатки одежд,
на них разложили пития и яства и уселись вокруг, чинно и молча, едва сдерживая жадное желание пить, сверкавшее у всех в
глазах.
Он свирепыми
глазами осмотрел своих приятелей и, не найдя в их рожах, уже полупьяных, ничего, что могло бы дать дальнейшую пищу его озлоблению, — опустил голову
на грудь, посидел так несколько минут и потом лег
на землю кверху лицом.
По стенам ночлежки всё прыгали тени, как бы молча борясь друг с другом.
На нарах, вытянувшись во весь рост, лежал учитель и хрипел.
Глаза у него были широко открыты, обнаженная грудь сильно колыхалась, в углах губ кипела пена, и
на лице было такое напряженное выражение, как будто он силился сказать что-то большое, трудное и — не мог и невыразимо страдал от этого.
Ротмистр поднял голову, глядя
на него тусклыми
глазами.
— А вот мы его пощупаем, — многообещающим тоном сказал пристав, глядя
на ротмистра мстительными
глазами. — Он мне тоже хорошо известен!..
Кувалда хохотал. Доктор и следователь смеялись, а к дверям ночлежки подходили всё новые и новые фигуры. Полусонные, опухшие физиономии с красными, воспаленными
глазами, с растрепанными волосами
на головах, бесцеремонно разглядывали доктора, следователя и пристава.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня
глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда
на трефовую даму?
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили каждую // Чуть-чуть не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои
на подравшихся //
На рынке мужиках: // «Под правым
глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: //
На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у
глаз, у рта // Излучины, как трещины //
На высохшей земле; // И сам
на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, //
На шее — нет креста!
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.