Неточные совпадения
Поднялась суматоха: баркас,
катера с утра до вечера перевозили с берега разного рода запасы; люди перетаскивали все наше имущество на фрегат, который подвели вплоть к «Кемпердоуну».
Мы ушли и свободно вздохнули на
катере, дивясь, как люди могут пускаться на таких судах в море до этих мест, за 1800 морских миль от Кантона!
Наши уехали в Кантон, а я в это время лежал в лихорадке и в полусне слышал, как спускали
катер.
Когда, после молебна, мы стали садиться на шлюпки, в эту минуту, по свистку, взвились кверху по снастям свернутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском
катере.
Едва
катер тронулся с места, флаги всех наций мгновенно развернулись на обоих судах и ярко запестрели на солнце.
Сзади ехал
катер с караулом, потом другой, с музыкантами и служителями, далее шлюпка с офицерами, за ней
катер, где был адмирал со свитой.
Мы все ближе и ближе подходили к городу: везде, на высотах, и по берегу, и на лодках, тьмы людей. Вот наконец и голландская фактория. Несколько голландцев сидят на балконе. Мне показалось, что один из них поклонился нам, когда мы поравнялись с ними. Но вот наши передние шлюпки пристали, а адмиральский
катер, в котором был и я, держался на веслах, ожидая, пока там все установится.
Их маленькие лодки отделились от больших и пошли, не знаю зачем, за нашими
катерами.
Было свежо,
катера делали длинные и короткие галсы, вдруг поворачивали, лавировали и обрезали один другого, то есть пересекали, гоняясь, друг другу путь.
Вчера отвели насильно две их лодки дальше от фрегата; сам я не видал этого, но, говорят, забавно было смотреть, как они замахали руками, когда наши
катера подошли, приподняли их якорь и оттащили далеко.
Ветер дул NO, свежий и порывистый: только наш
катер отвалил, сейчас же окрылился фоком, бизанью и кливером, сильно лег на бок и понесся пуще всякой тройки.
Едва наш
катер вышел за ворота, на третий рейд, японские лодки прижались к каменьям, к батареям и там остались.
Паппенберг на минуту отнял у нас ветер: сделался маленький штиль, но лишь только мы миновали гору,
катер пошел чесать.
Волнение было крупное,
катер высоко забирал носом, становясь, как лошадь, на дыбы, и бил им по волне, перескакивая чрез нее, как лошадь же.
Матросы молча сидели на дне шлюпки, мы на лавках, держась руками за борт и сжавшись в кучу, потому что наклоненное положение
катера всех сбивало в одну сторону.
Сзади нас
катер — и тому то же, и там хохот.
Катер вышел из ветра и стал прямо; парус начал хлестать о мачту; матросы взялись за весла, а я в это время осматривал Паппенберг.
Ни одной караульной лодки не было на рейде; часа через три они стали было являться, и довольно близко от нас, но мы послали
катер отбуксировать их дальше.
На последнее полномочные сказали, что дадут знать о салюте за день до своего приезда. Но адмирал решил, не дожидаясь ответа о том, примут ли они салют себе, салютовать своему флагу, как только наши
катера отвалят от фрегата. То-то будет переполох у них! Все остальное будет по-прежнему, то есть суда расцветятся флагами, люди станут по реям и — так далее.
Порядок тот же, как и в первую поездку в город, то есть впереди ехал капитан-лейтенант Посьет, на адмиральской гичке, чтоб встретить и расставить на берегу караул; далее, на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти человек; за ним
катер с музыкантами, потом
катер со стульями и слугами; следующие два занимали офицеры: человек пятнадцать со всех судов.
Наконец, адмиральский
катер: на нем кроме самого адмирала помещались командиры со всех четырех судов: И. С. Унковский, капитан-лейтенанты Римский-Корсаков, Назимов и Фуругельм; лейтенант барон Крюднер, переводчик с китайского языка О. А. Гошкевич и ваш покорнейший слуга.
Издали, с передового
катера, слабо доносились к нам звуки музыки.
Мы ездили без всякого уже церемониала, в двух
катерах.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через час
катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Мы догнали товарищей, которые уже садились в
катер.
Но во время нашей прогулки вода сбыла, и
катер трогал килем дно.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в
катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
«Ваше высокоблагородие! — прервал голос мое раздумье: передо мной матрос. —
Катер отваливает сейчас; меня послали за вами». На рейде было совсем не так тихо и спокойно, как в городе.
Катер мчался стрелой под парусами. Из-под него фонтанами вырывалась золотая пена и далеко озаряла воду. Через полчаса мы были дома.
Наконец объявлено, что не сегодня, так завтра снимаемся с якоря. Надо было перебраться на фрегат. Я последние два дня еще раз объехал окрестности, был на кальсадо, на Эскольте, на Розарио, в лавках. Вчера отправил свои чемоданы домой, а сегодня, после обеда, на
катере отправился и сам. С нами поехал француз Рl. и еще испанец, некогда моряк, а теперь commandant des troupes, как он называл себя. В этот день обещали быть на фрегате несколько испанских семейств, в которых были приняты наши молодые люди.
Когда мы садились в
катер, вдруг пришли сказать нам, что гости уж едут, что часть общества опередила нас. А мы еще не отвалили! Как засуетились наши молодые люди! Только что мы выгребли из Пассига, велели поставить паруса и понеслись. Под берегом было довольно тихо, и
катер шел покойно, но мы видели вдали, как кувыркалась в волнах крытая барка с гостями.
Паруса надулись так, что шлюпка одним бортом лежала совершенно на воде; нельзя было сидеть в
катере, не держась за противоположный борт.
Наш
катер вставал на дыбы, бил носом о воду, загребал ее, как ковшом, и разбрасывал по сторонам с брызгами и пеной. Мы-таки перегнали, хотя и рисковали если не перевернуться совсем, так черпнуть порядком. А последнее чуть ли не страшнее было первого для барона: чем было бы тогда потчевать испанок, если б в мороженое или конфекты вкатилась соленая вода?
Вчера нас человек шесть-семь отправились в
катере к одной из деревень.
Один из наших
катеров приставал к берегу: жители забегали, засуетились, как на Гамильтоне, и сделали такой же прием, то есть собрались толпой на берег с дубьем, чтоб не пускать, и расступились, когда увидели у некоторых из наших ружья.
Они написали на бумаге по-китайски: «Что за люди? какого государства, города, селения? куда идут?» На
катере никто не знал по-китайски и написали им по-русски имя фрегата, год, месяц и число.
Когда наши стали садиться в
катер, корейцы начали бросать каменья и свинчатки и некоторых ушибли до крови; тогда в них выстрелили дробью, которая назначалась для дичи, и, кажется, одного ранили.
На другой день рано утром отправлен был баркас и
катера, с вооруженными людьми, к тому месту, где это случилось.
Неточные совпадения
Гребцы, хвативши разом в двадцать четыре весла, подымали вдруг все весла вверх, и
катер сам собой, как легкая птица, стремился по недвижной зеркальной поверхности.
На
катере они пили с калачами чай, подходя ежеминутно под протянутые впоперек реки канаты для ловли рыбы снастью.
Еще до чаю <хозяин> успел раздеться и выпрыгнуть в реку, где барахтался и шумел с полчаса с рыбаками, покрикивая на Фому Большого и Кузьму, и, накричавшись, нахлопотавшись, намерзнувшись в воде, очутился на
катере с аппетитом и так пил чай, что было завидно.
Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок,
катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов — словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний.
Пантен, крича как на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой
катер с командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубу корабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем в каюту, откуда через час отправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.