Неточные совпадения
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные
суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении
судна, на котором не мечется из угла в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а
стоит в бездействии, скрестив руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Английский лоцман соснет немного ночью, а остальное время
стоит у руля, следит зорко за каждою струей, он и в туман бросает лот и по грунту распознает место. Всего хуже встречные
суда, а их тут множество.
На бульваре, под яворами и олеандрами,
стояли неподвижно три человеческие фигуры, гладко обритые, с синими глазами, с красивыми бакенбардами, в черном платье, белых жилетах, в круглых шляпах, с зонтиками, и с пронзительным любопытством смотрели то на наше
судно, то на нас.
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке, с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о здоровье людей, потом об имени
судна, о числе людей, о цели путешествия и все это тщательно, но с большим трудом, с гримасами, записал в тетрадь. Я
стоял подле него и смотрел, как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
Начиная с апреля
суда приходят сюда; и те, которые
стоят в Столовой бухте, на зиму переходят сюда же, чтобы укрыться от сильных юго-западных ветров.
Но это было нелегко, при качке, без Фаддеева, который где-нибудь
стоял на брасах или присутствовал вверху, на ноках рей: он один знал, где что у меня лежит. Я отворял то тот, то другой ящик, а ящики лезли вон и толкали меня прочь. Хочешь сесть на стул — качнет, и сядешь мимо. Я лег и заснул. Ветер смягчился и задул попутный;
судно понеслось быстро.
Лодки, с семействами,
стоят рядами на одном месте или разъезжают по рейду, занимаясь рыбной ловлей, торгуют, не то так перевозят людей с
судов на берег и обратно. Все они с навесом, вроде кают. Везде увидишь семейные сцены: обедают, занимаются рукодельем, или мать кормит грудью ребенка.
При нас толпы работников мостили на грунт плиты; у берега
стояло несколько
судов.
Только и слышишь команду: «На марса-фалах
стоять! марса-фалы отдать!» Потом зажужжит, скользя по стеньге, отданный парус,
судно сильно накренится, так что схватишься за что-нибудь рукой, польется дождь, и праздничный, солнечный день в одно мгновение обратится в будничный.
Точно несколько львов и тигров бросаются, вскакивают на дыбы, чтоб впиться один в другого, и мечутся кверху, а там вдруг целой толпой шарахнулись вниз — только пыль столбом
стоит поверх, и
судно летит туда же за ними, в бездну, но новая сила толкает его опять вверх и потом становит боком.
Года четыре назад приходили два китоловные
судна и,
постояв несколько времени, ушли, как делают все порядочные люди и корабли.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные
суда тоже
стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых
судов, которые теснились у обоих берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати рядов, по девяти и десяти
судов в каждом ряду. В иных местах
стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые
суда, с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Суда и джонки, прекрасные европейские здания, раззолоченная кумирня, протестантские церкви, сады — все это толпится еще неясной кучей, без всякой перспективы, как будто церковь
стоит на воде, а корабль на улице.
Наконец, слава Богу, вошли почти в город. Вот подходим к пристани, к доку, видим уже трубу нашей шкуны; китайские ялики снуют взад и вперед. В куче
судов видны клиппера, поодаль
стоит, закрытый излучиной, маленький, двадцатишестипушечный английский фрегат «Spartan», еще далее французские и английские пароходы. На зданиях развеваются флаги европейских наций, обозначая консульские дома.
На рейде рисуются легкие очертания военных
судов, рядом
стоят большие барки, недалеко и военные китайские
суда, с тонкими мачтами, которые смотрят в разные стороны.
Зевая на речку, я между тем прозевал великолепные домы многих консулов, таможню, теперь пустую, занятую
постоем английских солдат с военных
судов.
За 16-ть миль до Шанхая, в Вусуне,
стоит целый флот так называемых опиумных
судов.
В другой раз к этому же консулу пристал губернатор, зачем он снаряжает
судно, да еще, кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт, чуть ли не в самый Пекин, когда открыто только пять? «А зачем, — возразил тот опять, — у острова Чусана, который не открыт для европейцев, давно
стоят английские корабли? Выгоните их, и я не пошлю
судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем
стоят английские корабли у Чусана, и не выгнал их. Так
судно американское и пошло, куда хотело.
Был туман и свежий ветер, потом пошел дождь. Однако ж мы в трубу рассмотрели, что
судно было под английским флагом. Адмирал сейчас отправил навстречу к нему шлюпку и штурманского офицера отвести от мели. Часа через два корабль
стоял уже близ нас на якоре.
Недалеко от нас
стояли французский военный пароход «Сolbert» и несколько купеческих
судов. «А Манилы все-таки не видать!» — сказал я.
От тяжести акулы и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка не выдержала бы, и акула унесла бы в море крюк, часть веревки и растерзанную челюсть. «Держи! держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем у нас над головой. «Нет,
постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай конец!» (Конец — веревка, которую бросают с
судна шлюпкам, когда пристают и в других подобных случаях.)
В маленькой бухте, куда мы шли,
стояло уже опередившее нас наше
судно «Князь Меншиков», почти у самого берега.
Неточные совпадения
У
суда стоять — // Ломит ноженьки, // Под венцом
стоять — // Голова болит, // Голова болит, // Вспоминается // Песня старая, // Песня грозная. // На широкий двор // Гости въехали, // Молоду жену // Муж домой привез, // А роденька-то // Как набросится! // Деверек ее — // Расточихою, // А золовушка — // Щеголихою, // Свекор-батюшка — // Тот медведицей, // А свекровушка — // Людоедицей, // Кто неряхою, // Кто непряхою…
— Где же наши куры? — // Девчонки орут. // «Не орите, дуры! // Съел их земский
суд; // Взял еще подводу // Да сулил
постой…» // Славно жить народу // На Руси святой!
— Как я рада, что слышала Кознышева! Это
стоит, чтобы поголодать. Прелесть! Как ясно и слышно всё! Вот у вас в
суде никто так не говорит. Только один Майдель, и то он далеко не так красноречив.
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу будут
стоить более, ибо от
судов нужно отрезать полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут, то, будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица, о которой даже не
стоит и говорить.
«Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было идти в
суд, он оделся, взял портфель и через две-три минуты
стоял перед мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые глаза. Мальчик
стоял, опустив балалайку, держа ее за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.