Неточные совпадения
Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь
спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или
вода не блестит, как хрусталь…
Оно, пожалуй, красиво смотреть со стороны, когда на бесконечной глади
вод плывет корабль, окрыленный белыми парусами, как подобие лебедя, а когда
попадешь в эту паутину снастей, от которых проходу нет, то увидишь в этом не доказательство силы, а скорее безнадежность на совершенную победу.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь,
упал графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый
водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь на земле, ходил твердой ногой,
спал в постели, мылся пресной
водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках, читал, писал на столе, который не пляшет?
«Соленый, скучный, безобразный и однообразный! — прибавил я к этому списку, сходя по трапу вниз, — заладил одно — и конца нет!» Внизу везде
вода, сырость;
спали кое-как, где
попало.
Шлюпка наша уже приставала к кораблю, когда вдруг Савич закричал с палубы гребцам: «Живо, скорей, ступайте туда, вон огромная черепаха плавает поверх
воды, должно быть
спит, — схватите!» Мы поворотили, куда указал Савич, но черепаха проснулась и погрузилась в глубину, и мы воротились ни с чем.
Один из них, натуралист, хотел, кажется, избавиться от этого неудобства, громоздился, громоздился на седле, подбирая ноги, и кончил тем, что, к немалому нашему удовольствию,
упал в
воду.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой
воды и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только
падает его луч.
Днем облитые ослепительным солнечным блеском
воды сверкают, как растопленное серебро; лучи снопами отвесно и неотразимо
падают на все — на скалы, на вершины пальм, на палубы кораблей и, преломляясь, льют каскады огня и блеска по сторонам.
Солнце иногда прорезывалось сквозь ветви,
палило, как через зажигательное стекло, ярко освещая группу каменьев и сверкая в
воде: в минуту все мокло на нас, а там делалось опять темно и прохладно.
Одну большую лодку тащили на буксире двадцать небольших с фонарями; шествие сопровождалось неистовыми криками; лодки шли с островов к городу; наши, К. Н. Посьет и Н. Назимов (бывший у нас), поехали на двух шлюпках к корвету, в проход; в шлюпку Посьета пустили поленом, а в Назимова хотели плеснуть
водой, да не
попали — грубая выходка простого народа!
Один раз молния
упала так близко, что часовой крикнул: «Огонь с фор-русленей
упал!» В другой раз
попала в Паппенберг, в третий — в
воду, близ кормы.
Какой-то старый купец хотел прыгнуть к нам на плот, когда этот отвалил уже от берега, но не
попал и бухнулся в
воду, к общему удовольствию собравшейся на берегу публики.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая
вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто
спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Я стал в ванну, под дождь, дернул за снурок —
воды нет; еще — все нет; я дернул из всей мочи — на меня
упало пять капель счетом, четыре скоро, одна за другой, пятая немного погодя, шестая показалась и повисла.
Нам прислали быков и зелени. Когда поднимали с баркаса одного быка, вдруг петля сползла у него с брюха и остановилась у шеи; бык стал было задыхаться, но его быстро подняли на палубу и освободили. Один матрос на баркасе, вообразив, что бык
упадет назад в баркас, предпочел лучше броситься в
воду и плавать, пока бык будет
падать; но падение не состоялось, и предосторожность его возбудила общий хохот, в том числе и мой, как мне ни было скучно.
Кол на
пасти вынули и полили окровавленную морду
водой.
Мочи нет, опять болота одолели! Лошади уходят по брюхо. Якут говорит: «Всяко бывает, и
падают; лучше пешком, или пешкьюем», — как он пренежно произносит. «Весной здесь все
вода, все
вода, — далее говорит он, — почтальон ехал, нельзя ехать, слез, пешкьюем шел по грудь, холодно, озяб, очень сердился».
«Наледи — это не замерзающие и при жестоком морозе ключи; они выбегают с гор в Лену;
вода стоит поверх льда; случится
попасть туда — лошади не вытащат сразу, полозья и обмерзнут: тогда ямщику остается ехать на станцию за людьми и за свежими лошадями, а вам придется ждать в мороз несколько часов, иногда полсутки…
Неточные совпадения
Падите мои слезоньки // Не на землю, не на
воду, // Не на Господень храм!
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что делать, и, не глядя себе под ноги и с досадой спотыкаясь по высоким кочкам и
попадая в
воду, но справляясь гибкими, сильными ногами, начала круг, который всё должен был объяснить ей.
Вдруг что-то шумно
упало в
воду: я хвать за пояс — пистолета нет.
И вот уже трещат морозы // И серебрятся средь полей… // (Читатель ждет уж рифмы розы; // На, вот возьми ее скорей!) // Опрятней модного паркета // Блистает речка, льдом одета. // Мальчишек радостный народ // Коньками звучно режет лед; // На красных лапках гусь тяжелый, // Задумав плыть по лону
вод, // Ступает бережно на лед, // Скользит и
падает; веселый // Мелькает, вьется первый снег, // Звездами
падая на брег.
Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим судном, к которому, едва не
падая в
воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки.