У подошвы ее, по берегу, толпятся домы, и между ними, как напоказ, выглядывают кое-где пучки банановых листьев, которые сквозят и желтеют от солнечных лучей, да еще видна иногда из-за забора, будто широкая метла, верхушка убитого
солнцем дерева.
Неточные совпадения
Зелень, то есть
деревья, за исключением мелких кустов, только и видна вблизи ферм, а то всюду голь, все обнажено и иссушено
солнцем, убито неистовыми, дующими с моря и с гор ветрами.
Тепло, как будто у этой ночи есть свое темное, невидимо греющее
солнце; тихо, покойно и таинственно; листья на
деревьях не колышутся.
Здесь пока, до начала горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами, смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи, как будто с закрытыми глазами, жмурились от
солнца. Кругом немногие
деревья и цветники, неудачная претензия на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста, не боялись
солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с
деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно:
солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Около монумента, на сквере, только что посажены, не сегодня, так вчера, кустики с голыми прутьями — будущие
деревья; они смотрели так жалко и сухо, как будто отчаивались вырасти под этим
солнцем.
То
солнцем дерево печёт, // То градом, то дождём сечёт, // И ветром, наконец, то Деревцо сломило.
Жадно пили свет
солнца деревья, осыпанные желтоватыми звёздочками юной листвы, тихо щёлкая, лопались почки, гудели пчёлы, весь сад курился сочными запахами — расцветала молодая жизнь.
Неточные совпадения
Солнце уже спускалось к
деревьям, когда они, побрякивая брусницами, вошли в лесной овражек Машкина Верха. Трава была по пояс в середине лощины, и нежная и мягкая, лопушистая, кое-где по лесу пестреющая Иваном-да-Марьей.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося
солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень
дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от
дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда
солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все
деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима; но они, не переезжая в Воздвиженское, как это давно было решено, продолжали жить в опостылевшей им обоим Москве, потому что в последнее время согласия не было между ними.
Настал полдень.
Солнце жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых облаков. Все молчало, одни петухи задорно перекликались на деревне, возбуждая в каждом, кто их слышал, странное ощущение дремоты и скуки; да где-то высоко в верхушке
деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров лежали в тени небольшого стога сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и душистой травы.
— На сем месте я люблю философствовать, глядя на захождение
солнца: оно приличествует пустыннику. А там, подальше, я посадил несколько
деревьев, любимых Горацием. [Гораций Флакк Квинт (65–8 гг. до н. э.) — знаменитый римский поэт. В своих одах и посланиях воспевал наслаждения жизнью на лоне природы.]