Неточные совпадения
Я
с комфортом и безопасно проехал сквозь
ряд португальцев и англичан — на Мадере и островах Зеленого Мыса; голландцев, негров, готтентотов и опять англичан — на мысе Доброй Надежды; малайцев, индусов и… англичан — в Малайском архипелаге и Китае, наконец, сквозь японцев и американцев — в Японии.
Теперь нужно только спросить: к чему же этот
ряд новых опытов выпал на долю человека, не имеющего запаса свежести и большей впечатлительности, который не может ни
с успехом воспользоваться ими, ни оценить, который даже просто устал выносить их?
Мне видится длинный
ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке
с трудом пробирается мужичок в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо, в руках длинный посох, какой носили древние. Он подходит к избе и колотит посохом, приговаривая: «Сотворите святую милостыню». Одна из щелей, закрытых крошечным стеклом, отодвигается, высовывается обнаженная загорелая рука
с краюхою хлеба. «Прими, Христа ради!» — говорит голос.
Он один приделал полки, устроил кровать, вбил гвоздей, сделал вешалку и потом принялся разбирать вещи по порядку,
с тою только разницею, что сапоги положил уже не
с книгами, как прежде, а выстроил их длинным
рядом на комоде и бюро, а ваксу, мыло, щетки, чай и сахар разложил на книжной полке.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают
с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег по площади, к
ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Некоторые женщины из коричневых племен поразительно сходны
с нашими загорелыми деревенскими старухами; зато черные ни на что не похожи: у всех толстые губы, выдавшиеся челюсти и подбородок, глаза как смоль,
с желтым белком, и
ряд белейших зубов.
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают в сторону, мили на три от берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между
рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей: местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден
с дороги.
Я обогнул утес, и на широкой его площадке глазам представился
ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и на дворе ходили часовые,
с заряженными ружьями, и не спускали глаз
с арестантов, которые,
с скованными ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
Они, как будто
ряд гигантских всадников, наскакивали
с шумом, похожим на пушечные выстрелы, и
с облаком пены на каменья, прыгали через них, как взбесившиеся кони через пропасти и преграды, и наконец, обессиленные, падали клочьями грязной, желтой пены на песок.
Или сейчас же
рядом совсем противное: лавка
с фруктами и зеленью так и тянет к себе: ананасы, мангустаны, арбузы, мангу, огурцы, бананы и т. п. навалены грудами.
Индиец, полуголый,
с маленьким передником, бритый, в чалме, или
с большими волосами, смотря по тому, какой он веры, бежит ровно, грациозно, далеко и медленно откидывая ноги назад, улыбаясь и показывая
ряд отличных зубов.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому, индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные
ряды домов в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье
с жалюзи. Индийцы живут в мазанках.
У всех в каютах висели
ряды ананасов, но один из наших офицеров (
с другого судна) заметил, что из зеленых корней ананасов выползли три маленькие скорпиона, которых он принял сначала за пауков.
Лодки,
с семействами, стоят
рядами на одном месте или разъезжают по рейду, занимаясь рыбной ловлей, торгуют, не то так перевозят людей
с судов на берег и обратно. Все они
с навесом, вроде кают. Везде увидишь семейные сцены: обедают, занимаются рукодельем, или мать кормит грудью ребенка.
Мы дошли до китайского квартала, который начинается тотчас после европейского. Он состоит из огромного
ряда лавок
с жильем вверху, как и в Сингапуре. Лавки небольшие,
с материями, посудой, чаем, фруктами. Тут же помещаются ремесленники, портные, сапожники, кузнецы и прочие. У дверей сверху до полу висят вывески: узенькие, в четверть аршина, лоскутки бумаги
с китайскими буквами. Продавцы, все решительно голые, сидят на прилавках, сложа ноги под себя.
Мы зашли в лавку
с фруктами, лежавшими грудами. Кроме ананасов и маленьких апельсинов, называемых мандаринами, все остальные были нам неизвестны. Ананасы издавали свой пронзительный аромат, а от продавца несло чесноком, да тут же
рядом, из лавки
с съестными припасами, примешивался запах почти трупа от развешенных на солнце мяс, лежащей кучами рыбы, внутренностей животных и еще каких-то предметов, которые не хотелось разглядывать.
Направо идет высокий холм
с отлогим берегом, который так и манит взойти на него по этим зеленым ступеням террас и гряд, несмотря на запрещение японцев. За ним тянется
ряд низеньких, капризно брошенных холмов, из-за которых глядят серьезно и угрюмо довольно высокие горы, отступив немного, как взрослые из-за детей. Далее пролив, теряющийся в море; по светлой поверхности пролива чернеют разбросанные камни. На последнем плане синеет мыс Номо.
В глубине зал сидели, в несколько
рядов, тесной кучей, на пятках человеческие фигуры в богатых платьях,
с комическою важностью.
Воцарилось глубочайшее молчание. Губернатор вынул из лакированного ящика бумагу и начал читать чуть слышным голосом, но внятно. Только что он кончил, один старик лениво встал из
ряда сидевших по правую руку, подошел к губернатору, стал, или, вернее, пал на колени,
с поклоном принял бумагу, подошел к Кичибе, опять пал на колени, без поклона подал бумагу ему и сел на свое место.
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати
рядов, по девяти и десяти судов в каждом
ряду. В иных местах стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда,
с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Между прочим, я встретил целый
ряд носильщиков: каждый нес по два больших ящика
с чаем. Я следил за ними. Они шли от реки: там
с лодок брали ящики и несли в купеческие домы, оставляя за собой дорожку чая, как у нас, таская кули, оставляют дорожку муки. Местный колорит! В амбарах ящики эти упаковываются окончательно, герметически, и идут на американские клипперы или английские суда.
На рейде рисуются легкие очертания военных судов,
рядом стоят большие барки, недалеко и военные китайские суда,
с тонкими мачтами, которые смотрят в разные стороны.
Мне показалось, что я вдруг очутился на каком-нибудь нашем московском толкучем рынке или на ярмарке губернского города, вдалеке от Петербурга, где еще не завелись ни широкие улицы, ни магазины; где в одном месте и торгуют, и готовят кушанье, где продают шелковый товар в лавочке, между кипящим огромным самоваром и кучей кренделей, где
рядом помещаются лавка
с фруктами и лавка
с лаптями или хомутами.
Рядом варится какая-то черная похлебка, едва ли лучше спартанской,
с кусочками свинины или рыбы.
— «О, лжешь, — думал я, — хвастаешь, а еще полудикий сын природы!» Я сейчас же вспомнил его: он там ездил
с маленькой каретой по городу и однажды целую улицу прошел
рядом со мною, прося запомнить нумер его кареты и не брать другой.
Они стали все четверо в
ряд — и мы взаимно раскланялись.
С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы, держа богатые сабли в руках; налево, у окон, усажены были в
ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
Глаза разбегались у нас, и мы не знали, на что смотреть: на пешеходов ли, спешивших,
с маленькими лошадками и клажей на них, из столицы и в столицу; на дальнюю ли гору, которая мягкой зеленой покатостью манила войти на нее и посидеть под кедрами; солнце ярко выставляло ее напоказ, а тут же
рядом пряталась в прохладной тени долина
с огороженными высоким забором хижинами, почти совсем закрытыми ветвями.
Я не знаю,
с чем сравнить у нас бамбук, относительно пользы, какую он приносит там, где родится. Каких услуг не оказывает он человеку! чего не делают из него или им! Разве береза наша может, и то куда не вполне, стать
с ним
рядом. Нельзя перечесть, как и где употребляют его. Из него строят заборы, плетни, стены домов, лодки, делают множество посуды, разные мелочи, зонтики, вееры, трости и проч.; им бьют по пяткам; наконец его едят в варенье, вроде инбирного, которое делают из молодых веток.
Мы посидели
с полчаса в беседке, окруженной
рядом высоких померанцевых и других дерев, из породы мирт.
Берега заставлены, в два-три
ряда, судами, джонками, лодками, так что мы
с трудом пробирались и не раз принуждены были класть весла по борту.
С третьей стороны собор, на четвертой —
ряд больших, выстроенных в линию, частных домов.
Из чащи зелени мы вдруг вторгались в тагальскую деревню, проскакивали мимо хижин без стен,
с одними решетками, сплетенными из растущего тут же
рядом бамбука, крытых банановыми листьями, и без того, впрочем, осеняющими круглый год всю хижину.
Мы въехали в город
с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями. В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались в
ряды экипажей.
Когда будете в Маниле, велите везти себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок, один из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах;
с одной стороны берега смотрятся в реку
ряды домов, лачужек, дач;
с другой — зеленеет луг, за ним плантации.
Вот метиски — другое дело: они бойко врываются, в наемной коляске, в
ряды экипажей, смело глядят по сторонам, на взгляды отвечают повторительными взглядами, пересмеиваются
с знакомыми, а может быть, и
с незнакомыми…
По мере того как мы шли через ворота, двором и по лестнице, из дома все сильнее и чаще раздавался стук как будто множества молотков. Мы прошли несколько сеней, заваленных кипами табаку, пустыми ящиками, обрезками табачных листьев и т. п. Потом поднялись вверх и вошли в длинную залу
с таким же жиденьким потолком, как везде, поддерживаемым
рядом деревянных столбов.
Скоро удивление сменилось удовольствием: они сели
рядом на палубе и не спускали глаз
с музыкантов.
Я
с жадностью смотрел на это зрелище, за которое бог знает что дали бы в Петербурге. Я был, так сказать, в первом
ряду зрителей, и если б действующим лицом было не это тупое, крепко обтянутое непроницаемой кожей рыло, одаренное только способностью глотать, то я мог бы читать малейшее ощущение страдания и отчаяния на сколько-нибудь более органически развитой физиономии.
Жители между тем собирались вдали толпой; четверо из них, и, между прочим, один старик,
с длинным посохом, сели
рядом на траве и, кажется, готовились к церемониальной встрече, к речам, приветствиям или чему-нибудь подобному.
Правда, тут же
рядом, через перегородку, стоял покойник, и я
с вечера слышал чтение псалмов, но это обстоятельство не помешало мне самому спать как мертвому.
Чукчи держат себя поодаль от наших поселенцев, полагая, что русские придут и перережут их, а русские думают — и гораздо
с большим основанием, — что их перережут чукчи. От этого происходит то, что те и другие избегают друг друга, хотя живут
рядом, не оказывают взаимной помощи в нужде во время голода, не торгуют и того гляди еще подерутся между собой.
Я так думал вслух, при купцах, и они согласились со мною.
С общей точки зрения оно очень хорошо; а для этих пяти, шести, десяти человек — нет. Торговля в этой малонаселенной части империи обращается, как кровь в жилах, помогая распространению народонаселения. Одно место глохнет, другое возникает
рядом, потом третье и т. д., а между тем люди разбредутся в разные стороны, оснуются в глуши и вместо золота начнут добывать из земли что-нибудь другое.
Тимофей советовал бить передовых лошадей (мы ехали гусем), я посоветовал запрячь тройку
рядом и ушел опять на холм петь, наконец ямщик нарубил кольев, и мы стали поднимать повозку сзади, а он кричал на лошадей: «Эй, ну, дружки, чтоб вас задавило, проклятые!» Но дружки ни
с места.
Но как все страшное и опасное, испытываемое многими плавателями, а также испытанное и нами в плавании до Японии, кажется бледно и ничтожно в сравнении
с тем, что привелось испытать моим спутникам в Японии! Все, что произошло там, представляет
ряд страшных, и опасных, и гибельных вместе — не минут, не часов, а дней и ночей.