Неточные совпадения
Робко
ходит в первый раз человек на корабле: каюта ему кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее
в многолюдном
городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне,
в океане.
Барин помнит даже, что
в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля,
в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То
в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из
города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь
в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком
ходил.
Только свинья так же неопрятна, как и у нас, и так же неистово чешет бок об угол, как будто хочет своротить весь дом, да кошка, сидя
в палисаднике, среди мирт, преусердно лижет лапу и потом мажет ею себе голову. Мы
прошли мимо домов, садов, по песчаной дороге, миновали крепость и вышли налево за
город.
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво
в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы
прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными
в противоположную от Столовой горы сторону, по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на
город и залив.
Не все, однако ж, голые китайцы
ходят по
городу: это только носильщики, чернорабочие и сидельцы
в лавках.
Где же Нагасаки?
Города еще не видать. А! вот и Нагасаки. Отчего ж не Нангасаки? оттого, что настоящее название — Нагасаки, а буква н прибавляется так, для шика, так же как и другие буквы к некоторым словам. «Нагасаки — единственный порт, куда позволено входить одним только голландцам», — сказано
в географиях, и куда, надо бы прибавить давно, прочие
ходят без позволения. Следовательно, привилегия ни
в коем случае не на стороне голландцев во многих отношениях.
Его звали Стокс; он беспрестанно
ходил и
в осажденный
город, и
в лагерь.
Там то же почти, что и
в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем.
В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось,
ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Потом все европейские консулы, и американский тоже, дали знать Таутаю, чтоб он снял свой лагерь и перенес на другую сторону. Теперь около осажденного
города и европейского квартала все чисто. Но европейцы уже не считают себя
в безопасности: они
ходят не иначе как кучами и вооруженные. Купцы
в своих конторах сидят за бюро, а подле лежит заряженный револьвер. Бог знает, чем это все кончится.
— Ну, отпрягши-то, приходи ко мне на кухню; я тебя велю чайком попоить; вечером
сходи в город в баню с дорожки; а завтра пироги будут. Прощай пока, управляйся, а потом придешь рассказать, как ехалось. Татьяну видел в Москве?
Неточные совпадения
В веригах, изможденные, // Голодные, холодные, //
Прошли Господни ратники // Пустыни,
города, — // И у волхвов выспрашивать // И по звездам высчитывать // Пытались — нет ключей!
Обрадовались старому: // «Здорово, дедко! спрыгни-ка, // Да выпей с нами рюмочку, // Да
в ложечки ударь!» // — Забраться-то забрался я, // А как
сойду, не ведаю: // Ведет! — «Небось до
города // Опять за полной пенцией?
Бригадир
ходил в мундире по
городу и строго-настрого приказывал, чтоб людей, имеющих «унылый вид», забирали на съезжую и представляли к нему.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал
ходить по
городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели
в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б,
в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
С тех пор законодательная деятельность
в городе Глупове закипела. Не
проходило дня, чтоб не явилось нового подметного письма и чтобы глуповцы не были чем-нибудь обрадованы. Настал наконец момент, когда Беневоленский начал даже помышлять о конституции.