Неточные совпадения
«Вот ведь это кто все рассказывает о голубом небе да о тепле!» — сказал Лосев. «Где же тепло? Подавайте голубое небо и тепло!..» — приставал я. Но дед
маленькими своими шажками проворно пошел к карте и начал мерять
по ней циркулем градусы да чертить карандашом. «Слышите ли?» — сказал я ему.
Идучи
по улице, я заметил издали, что один из наших спутников вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к дому и вошли на
маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал
маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Берег постепенно удалялся, утесы уменьшались в размерах; роща в ущелье по-прежнему стала казаться пучком травы; кучки негров на берегу толпились, точно мухи, собравшиеся около капли меду; двое наших, отправившихся на
маленький пустой остров, лежащий в заливе, искать насекомых, раковин или растений, ползали, как два муравья.
Завтрак состоял из яичницы, холодной и жесткой солонины, из горячей и жесткой ветчины. Яичница, ветчина и картинки в деревянных рамах опять напомнили мне наше станции. Тут, впрочем, было богатое собрание птиц, чучелы зверей; особенно мила головка
маленького оленя, с козленка величиной; я залюбовался на нее, как на женскую (благодарите, mesdames), да
по углам красовались еще рога диких буйволов, огромные, раскидистые, ярко выполированные, напоминавшие тоже головы, конечно не женские…
Я сел вместе с другими и поел рыбы — из любопытства, «узнать, что за рыба»,
по методе барона, да
маленькую котлетку.
Взгляд не успевал ловить подробностей этой большой, широко раскинувшейся картины. Прямо лежит на отлогости горы местечко, с своими идущими частью правильным амфитеатром, частью беспорядочно перегибающимися
по холмам улицами, с утонувшими в зелени
маленькими домиками, с виноградниками, полями маиса, с близкими и дальними фермами, с бегущими во все стороны дорогами. Налево гора Паарль, которая, картинною разнообразностью пейзажей, яркой зеленью, не похожа на другие здешние горы.
Наши еще разговаривали с Беном, когда мы пришли. Зеленый,
по обыкновению, залег спать с восьми часов и проснулся только поесть винограду за ужином. Мы поужинали и легли. Здесь было немного комнат, и те
маленькие. В каждой было
по две постели, каждая для двоих.
Пока еще была свежая прохлада, я сделал
маленькую прогулку
по полям, с маисом и виноградом, и воротился на балкон, кругом обсаженный розовыми кустами, миртами и другими, уже отцветшими, деревьями.
Заметив приближающихся людей, птица начала учащенными шагами описывать круги
по траве, все
меньше и
меньше, и когда мы подошли настолько, что могли разглядеть ее, она взмахнула крыльями и скрылась.
По дороге от Паарля готтентот-мальчишка, ехавший на вновь вымененной в Паарле лошади, беспрестанно исчезал дорогой в кустах и гонялся за
маленькими черепахами. Он поймал две: одну дал в наш карт, а другую ученой партии, но мы и свою сбыли туда же, потому что у нас за ней никто не хотел смотреть, а она ползала везде, карабкаясь вон из экипажа, и падала.
По ночам Реомюр показывал только градусом
меньше против дня.
На другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше
по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью,
маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
Индиец, полуголый, с
маленьким передником, бритый, в чалме, или с большими волосами, смотря
по тому, какой он веры, бежит ровно, грациозно, далеко и медленно откидывая ноги назад, улыбаясь и показывая ряд отличных зубов.
На коленях перед жертвенником стоял бонз: ударяя палочкой в
маленький, круглый барабан, он читал нараспев
по книге, немного в нос.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих
по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще
меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались в глаза.
В самом деле живописно: речка-ручей, аршина в два, а в ином месте и
меньше шириной, струится с утеса
по каменьям и впадает в озерко.
Но это что несется мимо нас
по воде: какая-то
маленькая, разукрашенная разноцветными флюгарками шлюпка-игрушка?
Наконец, двое самых
маленьких плясали по-русски.
Мы не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных домов. Налево, где я предполагал продолжение города, ничего не было: пустой берег,
маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины.
По мысам, которыми замыкается пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы, а народ, которому бы очень не мешало завеситься, ходит уж чересчур нараспашку.
19 числа перетянулись на новое место. Для буксировки двух судов, в случае нужды, пришло 180 лодок. Они вплоть стали к фрегату: гребцы,
по обыкновению, голые; немногие были в простых, грубых, синих полухалатах. Много
маленьких девчонок (эти все одеты чинно), но женщины ни одной. Мы из окон бросали им хлеб, деньги, роздали
по чарке рому: они все хватали с жадностью. Их много налезло на пушки, в порта. Крик, гам!
Маленькие бухты, хижины, батареи, кусты, густо росшие
по окраинам скал, как исполинские букеты, вдруг озарились — все было картина, поэзия, все, кроме батарей и японцев.
Сегодня суббота:
по обыкновению, привезли провизию и помешали опять служить всенощную. Кроме зелени всякого рода, рыбы и гомаров привезли, между прочим,
маленького живого оленя или лань, за неимением свиней; говорят, что больше нет; остались поросята, но те нужны для приплода.
Саброски повесил голову совсем на грудь; другой баниос, подслеповатый, громоздкий старик, с толстым лицом, смотрел осовелыми глазами на все и
по временам зевал; третий,
маленький, совсем исчезал между ними, стараясь подделаться под мину и позу своих соседей.
Под проливным дождем, при резком, холодном ветре, в
маленькой крытой китайской лодке, выточенной чисто, как игрушка, с украшениями из бамбука, устланной белыми циновками, ехали мы
по реке Вусуну.
Все мужики и бабы одеты чисто, и запахов разных
меньше по улицам, нежели в Гонконге, исключая, однако ж, рынков.
Из
маленьких синих чашек, без ручек, пьют чай, но не прикусывает широкоплечий ямщик
по крошечке сахар, как у нас: сахару нет и не употребляют его с чаем.
— «О, лжешь, — думал я, — хвастаешь, а еще полудикий сын природы!» Я сейчас же вспомнил его: он там ездил с
маленькой каретой
по городу и однажды целую улицу прошел рядом со мною, прося запомнить нумер его кареты и не брать другой.
Другая, низенькая и невзрачная женщина, точно мальчишка, тряслась на седле, на
маленькой рыжей лошаденке, колотя
по нем своей особой так, что слышно было.
Впросонках видел, как пришел Крюднер, посмотрел на нас, на оставленное ему место, втрое
меньше того, что ему нужно
по его росту, подумал и лег, положив ноги на пол, а голову куда-то, кажется, на полку.
Мальчишка лет десяти, с вязанкой зелени, вел другого мальчика лет шести; завидя нас, он бросил вязанку и
маленького своего товарища и кинулся без оглядки бежать
по боковой тропинке в поля.
На ней было широкое и длинное шелковое голубое платье, надетое как-то на плечо, вроде цыганской шали, белые чистые шаровары; прекрасная,
маленькая, но не до уродливости нога, обутая по-европейски.
Вороны (я сужу
по устройству крыльев), напротив,
меньше наших: синие, голубые, но с черными крыльями и с белыми симметрическими пятнами на крыльях, как и наши.
Нет, берег, видно, нездоров мне. Пройдусь
по лесу, чувствую утомление, тяжесть; вчера заснул в лесу, на разостланном брезенте, и схватил лихорадку. Отвык совсем от берега. На фрегате, в море лучше. Мне хорошо в моей
маленькой каюте: я привык к своему уголку, где повернуться трудно; можно только лечь на постели, сесть на стул, а затем сделать шаг к двери — и все тут. Привык видеть бизань-мачту, кучу снастей, а через борт море.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли
по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще
меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Пока я ехал
по городу, на меня из окон выглядывали ласковые лица, а из-под ворот сердитые собаки, которые в
маленьких городах чересчур серьезно понимают свои обязанности. Весело было мне смотреть на проезжавшие
по временам разнохарактерные дрожки, на кучеров в летних кафтанах и меховых шапках или, наоборот, в полушубках и летних картузах. Вот гостиный двор, довольно пространный, вот и единственный каменный дом, занимаемый земским судом.
Но кто бы ожидал, что в их скромной и, по-видимому, неподвижной жизни было не
меньше движения и трудов, нежели во всяких путешествиях?
Здесь идет правильный почтовый тракт, и весьма исправный, но дорога не торная,
по причине
малой езды.
— Эй,
малый, вези
по старой дороге, — крикнул он весело (слышите — весело!), — что нам новую-то проминать своими боками!»
Решились искать помощи в самих себе — и для этого, ни больше ни
меньше, положил адмирал построить судно собственными руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно
по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои: в команду всегда выбираются люди, знающие все необходимые в корабельном деле мастерства. Так и сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Сам адмирал, капитан (теперь адмирал) Посьет, капитан Лосев, лейтенант Пещуров и другие, да человек осьмнадцать матросов, составляли эту экспедицию, решившуюся в первый раз, со времени присоединения Амура к нашим владениям, подняться вверх
по этой реке на
маленьком пароходе, на котором в первый же раз спустился
по ней генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев.