Неточные совпадения
Может
быть, оттого особенно и поразительно, что и у нас
есть свои пустыни, и сухость воздуха, и грозная безжизненность, наконец, вечная зелень
сосен, и даже 40 градусов.
Все
было зелено здесь: одноэтажные каменные голландские домики, с черепичными кровлями, едва
были видны из-за дубов и
сосен; около каждого
был палисадник с олеандровыми и розовыми кустами, с толпой георгин и других цветов.
Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и
елей, от снегов и льдов, от злой зимы и бесхарактерного лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии и Китая, в царстве вечного, беспощадно-знойного лета. Глаз, привыкший к необозримым полям ржи, видит плантации сахара и риса; вечнозеленая
сосна сменилась неизменно зеленым бананом, кокосом; клюква и морошка уступили место ананасам и мангу.
Кто начинает только завтракать, кто
пьет чай; а этот, ожидая, когда удастся, за толпой, подойти к столу и взять чего-нибудь посущественнее,
сосет пока попавшийся под руку апельсин; а кто-нибудь обогнал всех и эгоистически курит сигару.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и
есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев
было тут немного
сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Лес по дороге
был лиственничный, потом стала появляться
ель,
сосна, шиповник.
Лес идет разнообразнее и крупнее. Огромные
сосны и
ели, часто надломившись живописно, падают на соседние деревья. Травы обильны. «Сена-то, сена-то! никто не косит!» — беспрестанно восклицает с соболезнованием Тимофей, хотя ему десять раз сказано, что тут некому косить. «Даром пропадает!» — со вздохом говорит он.
Сосны великолепные, по ним и около их по земле стелется мох, который
едят олени и курят якуты в прибавок к махорке. «Хорошо, славно! — сказал мне один якут, подавая свою трубку, — покури». Я бы охотно уклонился от этой любезности, но неучтиво. Я покурил: странный, но не неприятный вкус, наркотического ничего нет.
Столетние
сосны,
ели, лиственницы толпятся группами или разбросаны врозь.
— В лесу есть белые березы, высокие сосны и ели, есть тоже и малая мозжуха. Бог всех их терпит и не велит мозжухе
быть сосной. Так вот и мы меж собой, как лес. Будьте вы белыми березами, мы останемся мозжухой, мы вам не мешаем, за царя молимся, подать платим и рекрутов ставим, а святыне своей изменить не хотим. [Подобный ответ (если Курбановский его не выдумал) был некогда сказан крестьянами в Германии, которых хотели обращать в католицизм. (Прим. А. И. Герцена.)]
— А ты, знай, молчи! Впрягли тебя, ну и вези, не брыкайся… И ежели кровь из тебя
будут сосать — тоже молчи, — что ты можешь сказать?
— Не о хлебе едином, сказано в писании… Ну вот и оправдалось. Схватило за сердце и сосёт… и
будет сосать, пока простора не дашь душе… Завалили мы душу-то всяким хламом, она и стонет без воздуха-то.
— Как же не расспросить, все расспросил как следует. Сказали: как проедешь осек, держи направо до крестов, а с крестов бери налево, тут
будет сосна, раскидистая такая, а верхушка у ней сухая, от сосны бери направо… Так мы и ехали.
Неточные совпадения
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя
сосет!
— Скажи! — // «Идите по лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете на поляночку, // Стоят на той поляночке // Две старые
сосны, // Под этими под
соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит,
напоит! // Тихонько только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй мужиков!» // По вашему хотению, // По моему велению, // Все явится тотчас. // Теперь — пустите птенчика!»
Но когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней
сосны, когда не стало ни жен, ни дев и нечем
было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум.
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями
елей и
сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.