Неточные совпадения
(Травить, вытравливать — значит выпускать понемногу
канат.)
Посмотрите на постановку и уборку парусов вблизи, на сложность механизма, на эту сеть снастей,
канатов, веревок, концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение и есть необходимое звено в общей цепи; взгляните на число рук, приводящих их в движение.
Зима, зима, а палубу то и дело поливают водой, но дерево быстро сохнет и издает сильный запах; смола,
канат тоже, железо, медь — и те под этими лучами пахнут.
Грот-мачта — это бревно, фут во сто длины и до 800 пуд весом, которое держится протянутыми с вершины ее к сеткам толстыми смолеными
канатами, или вантами.
Наконец, миль за полтораста, вдруг дунуло, и я на другой день услыхал обыкновенный шум и суматоху. Доставали
канат. Все толпились наверху встречать новый берег. Каюта моя, во время моей болезни, обыкновенно полнехонька была посетителей: в ней можно было поместиться троим, а придет человек семь; в это же утро никого: все глазели наверху. Только барон Крюднер забежал на минуту.
От островов Бонинсима до Японии — не путешествие, а прогулка, особенно в августе: это лучшее время года в тех местах. Небо и море спорят друг с другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто более понравится путешественнику. Мы в пять дней прошли 850 миль. Наше судно, как старшее, давало сигналы другим трем и одно из них вело на буксире. Таща его на двух
канатах, мы могли видеться с бывшими там товарищами; иногда перемолвим и слово, написанное на большой доске складными буквами.
Вот уж четвертый день ревет крепкий NW; у нас травят
канат, шкуну взяли на бакштов, то есть она держится за поданный с фрегата
канат, как дитя за платье няньки.
Сараи, где по рельсам ходит машина, вьющая
канаты, имеют до пятисот шагов длины; рабочие все тагалы, мастера — американцы.
Отправляют товар больше в Америку, частью в
канатах, частью тюками, в волокнах.
«Что нового?» — спросил я Фаддеева, который пришел будить меня. «Сейчас на якорь будем становиться, — сказал он, —
канат велено доставать». В самом деле, я услышал приятный для утомленного путешественника звук: грохотанье доставаемого из трюма якорного
каната.
Вы не совсем доверяйте, когда услышите от моряка слово «
канат».
Канат — это цепь, на которую можно привязать полдюжины слонов — не сорвутся. Он держит якорь в сто пятьдесят пуд. Вот когда скажут пеньковый
канат, так это в самом деле
канат.
А там загремит бегущий по роульсам (колесцам)
канат.
Верпы — маленькие якоря, которые, завезя на несколько десятков сажен от фрегата, бросают на дно, а
канат от них наматывают на шпиль и вертят последний, чтобы таким образом сдвинуть судно с места. Это — своего рода домашний способ тушить огонь, до прибытия пожарной команды.
Некоторые из этих выражений и подобные им, например «вытравливать (вместо выпускать)
канат или веревку» и т. п., просятся в русскую речь и не в морском быту.
Да и нечего говорить, разве только спрашивать: «Выдержат ли якорные цепи и
канаты напор ветра или нет?» Вопрос, похожий на гоголевский вопрос: «Доедет или не доедет колесо до Казани?» Но для нас он был и гамлетовским вопросом: быть или не быть?
Чуть ветер тише — ну, надежда: выдержит; а заревел и натянул
канаты — сомнение и злоба.
А фрегат так и возит взад и вперед, насколько позволяют
канаты обоих якорей, — и вот-вот, немножко еще — трах… и…
— Как «что»! Лопни
канаты — и через несколько минут фрегат наваливает на рифы: ну — и в щепы!
Я не унывал нисколько, отчасти потому, что мне казалось невероятным, чтобы цепи —
канаты двух, наконец, трех и даже четырех якорей не выдержали, а главное — берег близко. Он, а не рифы, был для меня «каменной стеной», на которую я бесконечно и возлагал все упование. Это совершенно усыпляло всякий страх и даже подозрение опасности, когда она была очевидна. И я смотрел на всю эту «опасную» двухдневную минуту как на дело, до меня нисколько не касающееся.
Фрегат повели, приделав фальшивый руль, осторожно, как носят раненого в госпиталь, в отысканную в другом заливе, верстах в 60 от Симодо, закрытую бухту Хеда, чтобы там повалить на отмель, чинить — и опять плавать. Но все надежды оказались тщетными. Дня два плаватели носимы были бурным ветром по заливу и наконец должны были с неимоверными усилиями перебраться все (при морозе в 4˚) сквозь буруны на шлюпках, по
канату, на берег, у подошвы японского Монблана, горы Фудзи, в противуположной стороне от бухты Хеда.
Неточные совпадения
Воротились добры молодцы домой, но сначала решили опять попробовать устроиться сами собою. Петуха на
канате кормили, чтоб не убежал, божку съели… Однако толку все не было. Думали-думали и пошли искать глупого князя.
На катере они пили с калачами чай, подходя ежеминутно под протянутые впоперек реки
канаты для ловли рыбы снастью.
Старые, загорелые, широкоплечие, дюженогие запорожцы, с проседью в усах и черноусые, засучив шаровары, стояли по колени в воде и стягивали челны с берега крепким
канатом.
Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток
каната с вплетенным в один его конец грузом.
Все эти мокрые
канаты в два пуда на весу рук; все эти леера [Леер — туго натянутая веревка или трос, оба конца которого закреплены.