Неточные совпадения
«Чуть
не так сядете,
не так
пойдете, закурите сигару, где
не велено».
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними
иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса — и жизнь моя
не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
Вдруг раздался пронзительный свист, но
не ветра, а боцманских свистков, и вслед за тем разнесся по всем палубам крик десяти голосов: «
Пошел все наверх!» Мгновенно все народонаселение фрегата бросилось снизу вверх; отсталых матросов побуждали боцмана.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и
не пропускает воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы,
идет ко дну: люди бросаются в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Теперь вижу, что этого сделать
не в состоянии, и потому
посылаю эти письма без перемены, как они есть.
Голых фактов я сообщать
не желал бы: ключ к ним
не всегда подберешь, и потому поневоле придется освещать их светом воображения, иногда, может быть, фальшивым, и
идти путем догадок там, где темно.
Не видать, чтоб они наслаждались тем, что пришли смотреть; они осматривают, как будто принимают движимое имущество по описи: взглянут, там ли повешено, такой ли величины, как напечатано или сказано им, и
идут дальше.
После завтрака, состоявшего из горы мяса, картофеля и овощей, то есть тяжелого обеда, все расходились: офицеры в адмиралтейство на фрегат к работам, мы,
не офицеры, или занимались дома, или
шли за покупками, гулять, кто в Портсмут, кто в Портси, кто в Саутси или в Госпорт — это названия четырех городов, связанных вместе и составляющих Портсмут.
Он берет календарь, справляется, какого святого в тот день: нет ли именинников,
не надо ли
послать поздравить.
Краюха падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь,
идет к следующей избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука
не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно падает в каждую подставленную суму.
И когда он считает барыши за
не сжатый еще хлеб, он
не отделяет несколько сот рублей
послать в какое-нибудь заведение, поддержать соседа?
Нет,
не отделяет в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб к Рождеству
послать столько-то четвертей родне, «седьмой воде на киселе», за сто верст, куда уж он
посылает десять лет этот оброк, столько-то в год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом в дом и там воспитанной.
Этому чиновнику
посылают еще сто рублей деньгами к Пасхе, столько-то раздать у себя в деревне старым слугам, живущим на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то ноги отморозили, ездивши по дрова, то обгорели, суша хлеб в овине, кого в дугу согнуло от какой-то лихой болести, так что спины
не разогнет, у другого темная вода закрыла глаза.
Вы уже знаете, что мы
идем не вокруг Горна, а через мыс Доброй Надежды, потом через Зондский пролив, оттуда к Филиппинским островам и, наконец, в Китай и Японию.
Смешно было смотреть, когда кто-нибудь
пойдет в один угол, а его отнесет в другой: никто
не ходил как следует, все притопывая.
Но смеяться на море безнаказанно нельзя: кто-нибудь тут же
пойдет по каюте, его повлечет наклонно по полу; он
не успеет наклониться — и, смотришь, приобрел шишку на голове; другого плечом ударило о косяк двери, и он начинает бранить бог знает кого.
Время
идет медленно: его измеряешь
не часами, а ровными, тяжелыми размахами судна и глухими ударами волн в бока и корму.
Дует ли ветер прямо в лоб и пятит назад — «чудесно! — восхищается он, — по полтора узла
идем!» На него
не действует никакая погода.
«
Не мешайте:
иду определиться!» — отвечал он и
шел,
не оглядываясь, ловить солнце.
Не дождавшись его, я
пошел один опять на свое место, но дорого заплатил за смелость.
Так дни
шли за днями, или
не «дни», а «сутки».
Небо и море серые. А ведь это уж испанское небо! Мы были в 30-х градусах ‹северной› широты. Мы так были заняты, что и
не заметили, как миновали Францию, а теперь огибали Испанию и Португалию. Я, от нечего делать, любил уноситься мысленно на берега, мимо которых мы
шли и которых
не видали.
Шлюпки
не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны,
идут в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Однако
идти по мостовой
не совсем гладко: она вся состоит из небольших довольно острых каменьев: и сквозь подошву чувствительно.
Зима! хороша зима: по улице жарко
идти, солнце пропекает спину чуть
не насквозь.
«
Не опоздайте же к обеду: в 4 часа!» — кричал мне консул, когда я, в ожидании паланкина,
пошел по улице пешком.
Однако я устал
идти пешком и уже
не насильно лег в паланкин, но вдруг вскочил опять: подо мной что-то было: я лег на связку с бананами и раздавил их. Я хотел выбросить их, но проводники взяли, разделили поровну и съели.
«Пустое,
не надо! — кричал консул, махая им рукой, —
идите,
идите!
Я
послал к вам коротенькое письмо с Мадеры, а это
пошлю из первого порта, откуда только ходит почта в Европу; а откуда она
не ходит теперь?
Но мы
не стали ждать их и
пошли по мощеной дороге на гору.
Идучи по улице, я заметил издали, что один из наших спутников вошел в какой-то дом. Мы
шли втроем. «Куда это он
пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы
пошли к дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что
не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Тут же, у самого берега, купались наши матросы, иногда выходили на берег и, погревшись на солнце,
шли опять в воду, но черные дамы
не обращали на это ни малейшего внимания: видно, им
не в первый раз.
«
Пошел,
пошел, — кричал он, — что ты
не раздеваешься?
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в улицу, которая вела в поле и в сады. Мы
пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем
не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Дорогой навязавшийся нам в проводники малаец принес нам винограду. Мы
пошли назад все по садам, между огромными дубами, из рытвины в рытвину, взобрались на пригорок и, спустившись с него, очутились в городе. Только что мы вошли в улицу, кто-то сказал: «Посмотрите на Столовую гору!» Все оглянулись и остановились в изумлении: половины горы
не было.
Мы
шли улицей, идущей скатом, и беспрестанно оглядывались: скатерть продолжала спускаться с неимоверной быстротой, так что мы
не успели достигнуть середины города, как гора была закрыта уже до половины.
«Вы, что ли, просили старуху Вельч и Каролину чай пить вместе…» — «Нет,
не я, а Посьет, — сказал он, — а что?» — «Да чай готов, и Каролина ждет…» Я хотел обратиться к Посьету, чтоб убедить его
идти, но его уже
не было.
«А этот господин игрок, в красной куртке, вовсе
не занимателен, — заметил, зевая, барон, — лучше гораздо
идти лечь спать».
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от берегов, поддались
не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и
идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется, могли бы выбрать сами себе место жительства и промысл.
Часов в пять пустились дальше. Дорога некоторое время
шла все по той же болотистой долине. Мы хотя и оставили назади, но
не потеряли из виду Столовую и Чертову горы. Вправо тянулись пики, идущие от Констанской горы.
Мы стали подниматься: лошади
пошли не такой крупной рысью, какой ехали по долине.
Мы все поднимались, но это заметно было для глаз и почти вовсе незаметно для лошадей — так дорога
идет раскидисто и отлого; лошади
не переставали бежать легкой рысью.
Вдобавок к этому дорога здесь была сделана пока только для одного экипажа; охранительных каменьев по сторонам
не было, и лошади
шли по самой окраине.
Что это? уж
не тень ли королевская
идет на свой старый ночлег?
Мы
не хотели отстать и
пошли за ними.
Лишь только мы въехали на самую высокую точку горы, лошади вдруг совсем остановились и будто
не могли
идти далее.
«Т’is hot, very hot, sir (очень жарко), — бормотал он, — лошади
не могут
идти».
Не помню, писал ли я вам, что эта шкуна, купленная адмиралом в Англии, для совместного плавания с нашим фрегатом, должна была соединиться с нами на мысе Доброй Надежды. Теперь адмирал
посылал ее вперед.
На рейде, у Анжера, останавливаются налиться водой, запастись зеленью суда, которые
не хотят
идти в Батавию, где свирепствуют гибельные, особенно для иностранцев, лихорадки.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне
не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы
шли с час все прямо, и хотя
шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.