Неточные совпадения
Все это место похоже
на арену какого-нибудь цирка: земля так же рыхла, вспаханная лошадиными копытами.
На арене ничего еще не было. Там ходил какой-то распорядитель из тагалов, в розовой кисейной рубашке, и собирал деньги
на ставку и за пари. Я удивился, с какой небрежностью индийцы бросали пригоршни долларов, между которыми были и золотые дублоны. Распорядитель раскладывал деньги по кучкам
на полу,
на песке
арены.
На ней, в одном углу,
на корточках сидели тагалы с петухами, которым предстояло драться.
«Это все и у нас увидишь каждый день в любой деревне, — сказал я барону, — только у нас, при таком побоище, обыкновенно баба побежит с кочергой или кучер с кнутом разнимать драку, или мальчишка бросит камешком». Вскоре белый петух упал
на одно крыло, вскочил, побежал, хромая, упал опять и наконец пополз по
арене. Крыло волочилось по земле, оставляя дорожку крови.
Неточные совпадения
Собственная внутренняя жизнь города спряталась
на дно,
на поверхность же выступили какие-то злостные эманации, [Эмана́ция (лат.) — истечение, излучение.] которые и завладели всецело
ареной истории.
Но, с другой стороны, не меньшего вероятия заслуживает и то соображение, что как ни привлекательна теория учтивого обращения, но, взятая изолированно, она нимало не гарантирует людей от внезапного вторжения теории обращения неучтивого (как это и доказано впоследствии появлением
на арене истории такой личности, как майор Угрюм-Бурчеев), и, следовательно, если мы действительно желаем утвердить учтивое обращение
на прочном основании, то все-таки прежде всего должны снабдить людей настоящими якобы правами.
Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто перед глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой другой любви; все обольстительнее, обольстительнее росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не в ленивой дремоте, а
на широкой
арене всесторонней жизни, со всей ее глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем…
Но дни шли за днями, годы сменялись годами, пушок обратился в жесткую бороду, лучи глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась, волосы стали немилосердно лезть, стукнуло тридцать лет, а он ни
на шаг не подвинулся ни
на каком поприще и все еще стоял у порога своей
арены, там же, где был десять лет назад.
Другой мечтал добиться высокого поста в службе,
на котором можно свободно действовать
на широкой
арене, и добился места члена в клубе, которому и посвятил свои досуги.