Неточные совпадения
То представлялась скала, у подножия которой лежит наше разбитое судно, и утопающие напрасно хватаются усталыми
руками за гладкие камни; то снилось, что я
на пустом острове, выброшенный с обломком корабля, умираю с голода…
Части света быстро сближаются между собою: из Европы в Америку —
рукой подать; поговаривают, что будут ездить туда в сорок восемь часов, — пуф, шутка конечно, но современный пуф, намекающий
на будущие гигантские успехи мореплавания.
И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты [В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков — примеч. Гончарова.], законные дочери парнасских камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы
на тот поэтический образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ! Не блистающий красотою, не с атрибутами силы, не с искрой демонского огня в глазах, не с мечом, не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в
руках.
Посмотрите
на постановку и уборку парусов вблизи,
на сложность механизма,
на эту сеть снастей, канатов, веревок, концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение и есть необходимое звено в общей цепи; взгляните
на число
рук, приводящих их в движение.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении судна,
на котором не мечется из угла в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит в бездействии, скрестив
руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают
на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки
рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются в шлюпку и
на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть
на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в
руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Чем смотреть
на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час
на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга
руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма
на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
С любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки, с корзинами
на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке, как из нее с неподражаемою ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью, или как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет
руку.
Вижу где-то далеко отсюда, в просторной комнате,
на трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими
руками, и одеялом закрыл себе голову, но мухи нашли свободные места, кучками уселись
на щеке и
на шее.
И пока бегут не спеша за Егоркой
на пруд, а Ваньку отыскивают по задним дворам или Митьку извлекают из глубины девичьей, барин мается, сидя
на постеле с одним сапогом в
руках, и сокрушается об отсутствии другого.
«Что скажешь, Прохор?» — говорит барин небрежно. Но Прохор ничего не говорит; он еще небрежнее достает со стены машинку, то есть счеты, и подает барину, а сам, выставив одну ногу вперед, а
руки заложив назад, становится поодаль. «Сколько чего?» — спрашивает барин, готовясь класть
на счетах.
С книгами поступил он так же, как и прежде: поставил их
на верхние полки, куда
рукой достать было нельзя, и так плотно уставил, что вынуть книгу не было никакой возможности.
Я так и сделал: распростер
руки и препокойно перевалился
на мягкие подушки круглой софы.
«Посмотри-ка»! — сказал я Фаддееву, указывая
на беспорядок, и, махнув
рукою, ушел в капитанскую каюту.
«Боже мой! кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, — едешь четвертый месяц, только и видишь серое небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это вы!» — сказал я, увидя, что в каюте стоит, держась
рукой за потолок, самый высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно
на самом дне?»
На ропот мой как тут явился и дед.
Опираясь
на него, я вышел «
на улицу» в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто вырвалась из-под ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими
руками уцепился за леер.
Он и в жар и в холод всегда застегнут, всегда бодр; только в жар подбородок у него светится, как будто вымазанный маслом; в качку и не в качку стоит
на ногах твердо, заложив коротенькие
руки на спину или немного пониже, а
на ходу шагает маленькими шажками.
— Вот, вот так! — учил он, опускаясь
на пол. — Ай, ай! — закричал он потом, ища
руками кругом, за что бы ухватиться. Его потащило с горы, а он стремительно домчался вплоть до меня…
на всегда готовом экипаже. Я только что успел подставить ноги, чтоб он своим ростом и дородством не сокрушил меня.
Бледный, с подушкой в
руках, он вошел в общую каюту и лег
на круглую софу.
На юге вообще работать не охотники; но уж так лениться, что нигде ни признака труда, — это из
рук вон.
Еще досаднее, что они носятся с своею гордостью как курица с яйцом и кудахтают
на весь мир о своих успехах; наконец, еще более досадно, что они не всегда разборчивы в средствах к приобретению прав
на чужой почве, что берут, чуть можно, посредством английской промышленности и английской юстиции; а где это не в ходу, так вспоминают средневековый фаустрехт — все это досадно из
рук вон.
На дворе у консула оба носильщика, спустив меня с носилок, протянули ко мне
руки, а за ними мальчишки.
Я писал вам, как я был очарован островом (и вином тоже) Мадеры. Потом, когда она скрылась у нас из вида, я немного разочаровался. Что это за путешествие
на Мадеру? От Испании
рукой подать, всего каких-нибудь миль триста! Это госпиталь Европы.
Спекуляция их не должна пропадать даром: я протянул к ним
руки, они схватили меня, я крепко держался за голые плечи и через минуту стоял
на песчаном берегу.
«Это не я-с, это Иван Александрович!» — тотчас же пожаловался
на меня Петр Александрович, приложив
руку к козырьку.
На камине и по углам везде разложены минералы, раковины, чучелы птиц, зверей или змей, вероятно все «с острова Св. Маврикия». В камине лежало множество сухих цветов, из породы иммортелей, как мне сказали. Они лежат, не изменяясь по многу лет: через десять лет так же сухи, ярки цветом и так же ничем не пахнут, как и несорванные. Мы спросили инбирного пива и констанского вина, произведения знаменитой Констанской горы. Пиво мальчик вылил все
на барона Крюднера, а констанское вино так сладко, что из
рук вон.
В отеле нас ожидал какой-то высокий, стройный джентльмен, очень благообразной наружности, с самыми приличными бакенбардами, украшенными легкой проседью, в голубой куртке, с черным крепом
на шляпе, с постоянной улыбкой скромного сознания своих достоинств и с предлинным бичом в
руках.
Скажите, положа
руку на сердце: знаете ли вы хорошенько, что такое Капская колония?
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря
на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор, от уменьшения
рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
Множество
рук и денег уходит
на эти неблагодарные войны, последствия которых в настоящее время не вознаграждают трудов и усилий ничем, кроме неверных, почти бесплодных побед, доставляющих спокойствие краю только
на некоторое время.
«Это не прежняя лошадь», — сказал я Вандику, который, в своей голубой куртке, в шляпе с крепом, прямо и неподвижно, с голыми
руками, сидел
на козлах.
Он, протянув
руку, стоял, не шевелясь,
на пороге, но смотрел так кротко и ласково, что у него улыбались все черты лица.
На крыльце лежало бесчисленное множество тыкв; шагая между ними, мы добрались до хозяина и до его
руки, которую потрясли все по очереди.
На южной оконечности горы издалека был виден, как будто
руками человеческими обточенный, громадный камень: это Diamond — Алмаз, камень-пещера, в которой можно пообедать человекам пятнадцати.
Платье сидело
на ней в обтяжку и обнаруживало круглые, массивные плечи,
руки и прочее, чем так щедро одарила ее природа.
Когда мы подошли и кивнули ему головой, он привстал, сел
на тюфяке и протянул нам
руку.
Жена его смотрела
на нас, опершись
на локоть, и тоже первая подала
руку.
Сейоло нападал
на отряды, отбивал скот, убивал пленных англичан, и, когда увидел, что ему придется плохо, что, рано или поздно, не избежит их
рук, он добровольно сдался начальнику войск, полковнику Меклину, и отдан был под военный суд.
Природа — нежная артистка здесь. Много любви потратила она
на этот, может быть самый роскошный, уголок мира. Местами даже казалось слишком убрано, слишком сладко. Мало поэтического беспорядка, нет небрежности в творчестве, не видать минут забвения, усталости в творческой
руке, нет отступлений, в которых часто больше красоты, нежели в целом плане создания.
Утром рано стучится ко мне в каюту И. И. Бутаков и просовывает в полуотворенную дверь
руку с каким-то темно-красным фруктом, видом и величиной похожим
на небольшое яблоко. «Попробуйте», — говорит. Я разрезал плод: под красною мякотью скрывалась белая, кисло-сладкая сердцевина, состоящая из нескольких отделений с крупным зерном в каждом из них.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по
рукам, по тарелке, капал
на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло
на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Китаец носит веер в
руке, и когда выходит
на солнце, прикрывает им голову.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась то
на правый, то
на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые
руки, все шесть голов падали
на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Еще менее грезилось, что они же, китайцы, своими
руками и
на свою шею, будут обтесывать эти камни, складывать в стены, в брустверы, ставить пушки…
Мы подъехали к фрегату; мой спутник взял ее за
руку, а я пошел уже
на трап.
«Позволь, ваше высокоблагородие, я их решу», — сказал он, взяв одной
рукой корзину, а другою энергически расталкивая китайцев, и выбрался
на берег.
Только и слышишь команду: «
На марса-фалах стоять! марса-фалы отдать!» Потом зажужжит, скользя по стеньге, отданный парус, судно сильно накренится, так что схватишься за что-нибудь
рукой, польется дождь, и праздничный, солнечный день в одно мгновение обратится в будничный.
Вечером задул свежий ветер. Я напрасно хотел писать: ни чернильница, ни свеча не стояли
на столе, бумага вырывалась из-под
рук. Успеешь написать несколько слов и сейчас протягиваешь
руку назад — упереться в стену, чтоб не опрокинуться. Я бросил все и пошел ходить по шканцам; но и то не совсем удачно, хотя я уже и приобрел морские ноги.
Вот отец Аввакум, бледный и измученный бессонницей, вышел и сел в уголок
на кучу снастей; вот и другой и третий, все невыспавшиеся, с измятыми лицами. Надо было держаться обеими
руками: это мне надоело, и я ушел в свой любимый приют, в капитанскую каюту.