Неточные совпадения
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю
ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю
на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
Но эта первая буря мало подействовала
на меня: не бывши никогда в море, я думал, что это так должно быть, что иначе не бывает, то есть что корабль всегда раскачивается
на обе стороны, палуба вырывается из-под
ног и море как будто опрокидывается
на голову.
Фаддеев устроил мне койку, и я, несмотря
на октябрь,
на дождь,
на лежавшие под
ногами восемьсот пудов пороха, заснул, как редко спал
на берегу, утомленный хлопотами переезда, убаюканный свежестью воздуха и новыми, не неприятными впечатлениями.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении судна,
на котором не мечется из угла в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит в бездействии, скрестив руки
на груди, человек, с покойным сознанием, что под
ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Романтики, глядя
на крепости обоих берегов, припоминали могилу Гамлета; более положительные люди рассуждали о несправедливости зундских пошлин, самые положительные — о необходимости запастись свежею провизией, а все вообще мечтали съехать
на сутки
на берег, ступить
ногой в Данию, обегать Копенгаген, взглянуть
на физиономию города,
на картину людей, быта, немного расправить
ноги после качки, поесть свежих устриц.
Зато никто не запоет, не засвистит около вас, не положит
ногу на вашу скамью или стул.
«Королева рассердилась: штанов не дала», — говорил он с хохотом, указывая
на голые
ноги солдата.
«Что скажешь, Прохор?» — говорит барин небрежно. Но Прохор ничего не говорит; он еще небрежнее достает со стены машинку, то есть счеты, и подает барину, а сам, выставив одну
ногу вперед, а руки заложив назад, становится поодаль. «Сколько чего?» — спрашивает барин, готовясь класть
на счетах.
Этому чиновнику посылают еще сто рублей деньгами к Пасхе, столько-то раздать у себя в деревне старым слугам, живущим
на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то
ноги отморозили, ездивши по дрова, то обгорели, суша хлеб в овине, кого в дугу согнуло от какой-то лихой болести, так что спины не разогнет, у другого темная вода закрыла глаза.
Опираясь
на него, я вышел «
на улицу» в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто вырвалась из-под
ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.
— Вот, вот так! — учил он, опускаясь
на пол. — Ай, ай! — закричал он потом, ища руками кругом, за что бы ухватиться. Его потащило с горы, а он стремительно домчался вплоть до меня…
на всегда готовом экипаже. Я только что успел подставить
ноги, чтоб он своим ростом и дородством не сокрушил меня.
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь
на земле, ходил твердой
ногой, спал в постели, мылся пресной водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках, читал, писал
на столе, который не пляшет?
Португальцы поставили носилки
на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были
на одном из уступов горы,
на половине ее высоты… и того нет: под
ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан;
на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Попугай вертелся под
ногами, и кто-то из нас, может быть я, наступил
на него: он затрепетал крыльями и, хромая, спотыкаясь, поспешно скрылся от северных варваров в угол.
Когда обливаешься вечером, в темноте, водой, прямо из океана, искры сыплются, бегут, скользят по телу и пропадают под
ногами,
на палубе.
Пошли за город, по мелкому и чистому песку,
на взморье: под
ногами хрустели раковинки.
На других картинках представлена скачка с препятствиями: лошади вверх
ногами, люди по горло в воде.
«Я все с большим и большим удовольствием смотрю
на вас», — сказал он, кладя
ноги на стол, заваленный журналами, когда мы перешли после обеда в гостиную и дамы удалились.
После чего, положив
ногу на голову Макомо, прибавил, что так будет поступать со всеми врагами английской королевы.
Но прежде, нежели англичане подумали о приготовлении к ней, кафры поставили всю Британскую Кафрарию
на военную
ногу.
На картинах охота: слон давит
ногой тигра, собаки преследуют барса.
Зеленый сначала бил весело
ногами о свою скамью: не в его натуре было долго и смирно сидеть
на одном месте.
На пороге стоял высокий, с проседью, старик, с нависшими бровями, в длинной суконной куртке, закрывавшей всю поясницу, почти в таком же длинном жилете, в широких нанковых, падавших складками около
ног панталонах.
Веллингтон лежал как будто у
ног наших, несмотря
на то что мы были милях в пяти от него.
Я обогнул утес, и
на широкой его площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и
на дворе ходили часовые, с заряженными ружьями, и не спускали глаз с арестантов, которые, с скованными
ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
Особенно один старик-негр привлек мое внимание: у него болела
нога, и он лежал, растянувшись посредине двора и опершись
на локоть, лицом прямо к солнцу.
Один из них, натуралист, хотел, кажется, избавиться от этого неудобства, громоздился, громоздился
на седле, подбирая
ноги, и кончил тем, что, к немалому нашему удовольствию, упал в воду.
Она одним ударом
ноги раздробляет голову кобре-капелле или подхватит ее в когти, взлетит повыше и бросит
на камень.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в белом с
ног до головы и легком платье, но было жарко.
На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо
на голоса, и вышли
на широкую поляну.
На нем была ситцевая юбка,
на плечах род рубашки, а поверх всего кусок красной бумажной ткани;
на голове неизбежный платок, как у наших баб;
ноги голые.
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в
ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими
на старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно в другое.
Они садились
на кресла и обе
ноги клали
на стол (их манера сидеть), требовали себе чаю и молчали.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря
на зонтик, солнце жжет без милосердия
ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Вскоре после того один из матросов,
на том же судне, был ужален, вероятно одним из них, в
ногу, которая сильно распухла, но опухоль прошла, и дело тем кончилось.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты
на руках и
ногах бросались в глаза.
Особо, тут же, за проволочной дверью, сидел казуар — высокая, сильная птица с толстыми
ногами и ступнями, похожими
на лошадиные.
Мы дошли до китайского квартала, который начинается тотчас после европейского. Он состоит из огромного ряда лавок с жильем вверху, как и в Сингапуре. Лавки небольшие, с материями, посудой, чаем, фруктами. Тут же помещаются ремесленники, портные, сапожники, кузнецы и прочие. У дверей сверху до полу висят вывески: узенькие, в четверть аршина, лоскутки бумаги с китайскими буквами. Продавцы, все решительно голые, сидят
на прилавках, сложа
ноги под себя.
Ноги у всех более или менее изуродованы; а у которых «от невоспитания, от небрежности родителей» уцелели в природном виде, те подделывают, под настоящую
ногу, другую, искусственную, но такую маленькую, что решительно не могут ступить
на нее, и потому ходят с помощью прислужниц.
Вечером задул свежий ветер. Я напрасно хотел писать: ни чернильница, ни свеча не стояли
на столе, бумага вырывалась из-под рук. Успеешь написать несколько слов и сейчас протягиваешь руку назад — упереться в стену, чтоб не опрокинуться. Я бросил все и пошел ходить по шканцам; но и то не совсем удачно, хотя я уже и приобрел морские
ноги.
Я
на другой день вышел, хромая от боли в
ноге, взобрался
на ют посмотреть, где мы.
Я, несмотря
на боль в
ноге, рискнул съехать
на берег.
Мы пошли вверх
на холм. Крюднер срубил капустное дерево, и мы съели впятером всю сердцевину из него. Дальше было круто идти. Я не пошел:
нога не совсем была здорова, и я сел
на обрубке, среди бананов и таро, растущего в земле, как морковь или репа. Прочитав, что сандвичане делают из него poп-poп, я спросил каначку, что это такое. Она тотчас повела меня в свою столовую и показала горшок с какою-то белою кашею, вроде тертого картофеля.
Я пошел проведать Фаддеева. Что за картина! в нижней палубе сидело, в самом деле, человек сорок: иные покрыты были простыней с головы до
ног, а другие и без этого. Особенно один уже пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой
на бочонок, служивший ему столом.
Впереди меня плелся барон Крюднер
на своих тоненьких
ногах, а сзади пробирался я.
Наконец они решились, и мы толпой окружили их: это первые наши гости в Японии. Они с боязнью озирались вокруг и, положив руки
на колени, приседали и кланялись чуть не до земли. Двое были одеты бедно:
на них была синяя верхняя кофта, с широкими рукавами, и халат, туго обтянутый вокруг поясницы и
ног. Халат держался широким поясом. А еще? еще ничего; ни панталон, ничего…
Однажды, при них, заставили матрос маршировать: японцы сели
на юте
на пятках и с восторгом смотрели, как четыреста человек стройно перекидывали в руках ружья, точно перья, потом шли,
нога в
ногу, под музыку, будто одна одушевленная масса.
«Ах ты, Боже мой! ведь сказали, что не сядем, не умеем, и платья у нас не так сшиты, и тяжело нам сидеть
на пятках…» — «Да вы сядьте хоть не
на пятки, просто, только протяните
ноги куда-нибудь в сторону…» — «Не оставить ли их
на фрегате?» — ворчали у нас и наконец рассердились.
Там, чтоб почтить их донельзя, подложили им
на кресла, в отличие от свиты, по сафьяновой подушке, так что
ноги у них не доставали до полу.
Обычай сидеть
на пятках происходит у них будто бы, как я читал где-то, оттого, что восточные народы считают неприличным показывать
ноги, особенно перед высшими лицами.
Не думаю: по крайней мере, сидя
на наших стульях, они без церемонии выказывают голые
ноги выше, нежели нужно, и нисколько этим не смущаются.