Неточные совпадения
Такой ловкости и цепкости, какою обладает матрос вообще, а Фаддеев в особенности, встретишь разве в кошке. Через полчаса все было
на своем
месте, между прочим и книги, которые он расположил
на комоде в углу полукружием и перевязал,
на случай качки, веревками так, что нельзя было вынуть ни одной без его же чудовищной силы и ловкости, и я до Англии пользовался книгами из чужих библиотек.
Не ездите, Христа ради!» Вслушавшись в наш разговор, Фаддеев заметил, что качка ничего, а что есть
на море такие
места, где «крутит», и когда корабль в эдакую «кручу» попадает, так сейчас вверх килем повернется.
«Я знаю это и без вас, — еще сердитее отвечаете вы, — да
на котором же
месте?» — «Вон, взгляните, разве не видите?
Пожалуйста, не пишите мне, что началась опера, что
на сцене появилась новая французская пьеса, что открылось такое-то общественное увеселительное
место: мне хочется забыть физиономию петербургского общества.
Долго не изгладятся из памяти те впечатления, которые кладет
на человека новое
место.
Курица была поймана и возвращена
на свое
место. Вскоре мы вытянулись
на рейд, стоим здесь и ждем погоды.
Вижу где-то далеко отсюда, в просторной комнате,
на трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими руками, и одеялом закрыл себе голову, но мухи нашли свободные
места, кучками уселись
на щеке и
на шее.
А как удивится гость, приехавший
на целый день к нашему барину, когда, просидев утро в гостиной и не увидев никого, кроме хозяина и хозяйки, вдруг видит за обедом целую ватагу каких-то старичков и старушек, которые нахлынут из задних комнат и занимают «привычные
места»!
Я разложил у себя
на бюро бумаги, книги, поставил
на свое
место чернильницу, расположил все мелочи письменного стола, как дома.
Но худо ли, хорошо ли, а каюта была убрана; все в ней расставлено и разложено по возможности как следует; каждой вещи назначено
место на два,
на три года.
Ящики выскочили из своих
мест, щетки, гребни, бумаги, письма — все ездило по полу вперегонку, что скорее скакнет в угол или оттуда
на средину.
Я ползком подобрался к ней и кое-как поставил
на свое
место.
Откроешь глаза и увидишь, что каболка, банник, Терентьев — все
на своем
месте; а ваз, цветов и вас, милые женщины, — увы, нет!
Фаддеев и перед обедом явился с приглашением обедать, но едва я сделал шаг, как надо было падать или проворно сесть
на свое
место.
Не дождавшись его, я пошел один опять
на свое
место, но дорого заплатил за смелость.
Примчавшись к своему
месту, я несколько минут сидел от боли неподвижно
на полу.
На вершине белелся снег, а бока покрыты темною,
местами бурою растительностью; кое-где ярко зеленели сады.
В одном
месте кроется целый лес в темноте, а тут вдруг обольется ярко лучами солнца, как золотом, крутая окраина с садами. Не знаешь,
на что смотреть, чем любоваться; бросаешь жадный взгляд всюду и не поспеваешь следить за этой игрой света, как в диораме.
А декорация гор все поминутно менялась: там, где было сейчас свежо, ясно, золотисто, теперь задернуто точно флером, а
на прежнем
месте,
на высоте, вдруг озарились бурые холмы опаленной солнцем пустыни: там радуга.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами
на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до сухого
места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились
на берег по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Да оно и не прячется никогда совершенно, и мы видели, что оно в одном
месте светит, в другом
на полчаса скроется.
Что за странность: экипажи
на полозьях из светлого, кажется ясеневого или пальмового, дерева;
на них
места, как в кабриолете.
«Стало быть, колясок и карет здесь нет, — заключил я, — мало
места, и ездить им
на гору круто, а по городу негде».
На лучших
местах везде были «english garden».
Вдруг в одном
месте мы вышли
на открытую со всех сторон площадку.
Здесь также нет пристани, как и
на Мадере, шлюпка не подходит к берегу, а остается
на песчаной мели, шагов за пятнадцать до сухого
места.
В самом деле, каково простоять месяц
на одном
месте, под отвесными лучами солнца, в тысячах миль от берега, томиться от голода, от жажды?
Опять пошли по узлу, по полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра задует поживее; но проходили дни, ночи, паруса висели, фрегат только качался почти
на одном
месте, иногда довольно сильно, от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому, ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в счастливом
месте, пронесшегося ветра. Появлявшиеся
на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а ветра не было.
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают в сторону, мили
на три от берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей:
местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
В ней постель, по обыкновению преширокая, с занавесом; дрянной ореховый стол, несколько стульев, которые скликают друг друга; обои разодраны в некоторых
местах;
на потолке красуется пятно.
Только Ричард, стоя в сенях, закрыв глаза, склонив голову
на сторону и держа
на ее
месте колокол, так и заливается звонит — к завтраку.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой
на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели
на нее. Я попробовал было подойти к окну, но
места были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а часа в три отнес их сам
на почту.
Прежде всего они напились до того, что многие остались
на своих
местах, а другие и этого не могли, упали
на пол.
Я хотел ехать в Австралию, в Сидней, но туда стало много ездить эмигрантов и
места на порядочных судах очень дороги.
Кроме их медленными кругами носились в воздухе коршуны; близ жилых
мест появлялись и вороны, гораздо ярче колоритом наших: черный цвет был
на них чернее и резко оттенялся от светлых пятен.
На карте показано, что от такого-то градуса и до такого живут негры того или другого племени, а по новейшим известиям оказывается, что это племя оттеснено в другое
место.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от берегов, поддались не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря
на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется, могли бы выбрать сами себе
место жительства и промысл.
Должно ли жалеть об утраченном владычестве голландцев и пенять
на властолюбие или, вернее, корыстолюбие англичан, воспользовавшихся единственно правом сильного, чтоб завладеть этим
местом, которое им нужно было как переходный пункт
на пути в Ост-Индию?
Прежде, однако ж, следует напомнить вам, что в 1795 году колония была занята силою оружия англичанами, которые воспользовались случаем завладеть этим важным для них
местом остановки
на пути в Индию.
Но как весь привоз товаров в колонию простирался
на сумму около 1 1/2 миллиона фунт. ст., и именно: в 1851 году через Капштат, Саймонстоун, порты Елизабет и Восточный Лондон привезено товаров
на 1 277 045 фунт. ст., в 1852 г.
на 1 675 686 фунт. ст., а вывезено через те же
места в 1851 г.
на 637 282, в 1852 г.
на 651 483 фунт. ст., и таможенный годовой доход составлял в 1849 г. 84 256, в 1850 г. 102 173 и 1851 г. 111 260 фунт. ст., то нельзя и из этого заключить, чтобы англичане чересчур эгоистически заботились о своих выгодах, особенно если принять в соображение, что большая половина товаров привозится не
на английских, а
на иностранных судах.
Капштатский рынок каждую субботу наводняется привозимыми изнутри, то сухим путем,
на быках, то из порта Елизабет и Восточного Лондона,
на судах, товарами для вывоза в разные
места.
На очистившихся
местах поселены были мирные готтентоты, обнаружившие склонность к оседлой жизни.
К сожалению, он чересчур много надеялся
на верность черных: и дружественные племена, и учрежденная им полиция из кафров, и, наконец, мирные готтентоты — все это обманывало его, выведывало о числе английских войск и передавало своим одноплеменникам, а те делали засады в таких
местах, где английские отряды погибали без всякой пользы.
Кеткарт, заступивший в марте 1852 года Герри Смита, издал, наконец, 2 марта 1853 года в Вильямстоуне,
на границе колонии, прокламацию, в которой объявляет, именем своей королевы, мир и прощение Сандильи и народу Гаики, с тем чтобы кафры жили, под ответственностью главного вождя своего, Сандильи, в Британской Кафрарии, но только далее от колониальной границы,
на указанных
местах.
«А вот, — отвечал он, указывая
на то
место, где я стоял, — вы теперь стоите в реке: это все река».
Зеленый сначала бил весело ногами о свою скамью: не в его натуре было долго и смирно сидеть
на одном
месте.
К обеду мы подъехали к прекрасной речке, обстановленной такими пейзажами, что даже сам приличный и спокойный Вандик с улыбкой указал нам
на один живописный овраг, осененный деревьями. «Very nice place!» («Прекрасное
место!») — заметил он.
Хозяйки приветливой улыбкой отвечали
на наши поклоны и принялись суетиться, убирать свечи, прялку, всю утварь, очищая нам
место сесть.
Ферстфельд останавливал наше внимание
на живописных
местах: то указывал холм, густо поросший кустарником, то белеющуюся
на скате горы в рытвине ферму с виноградниками.
Чрез полчаса стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким
местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не
на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем
на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».