Неточные совпадения
Одна старушка все грустно качала
головой, глядя
на меня, и упрашивала ехать «лучше сухим путем кругом света».
Мысль ехать, как хмель, туманила
голову, и я беспечно и шутливо отвечал
на все предсказания и предостережения, пока еще событие было далеко.
Они, опираясь
на зонтики, повелительно смотрели своими синими глазами
на море,
на корабли и
на воздымавшуюся над их
головами и поросшую виноградниками гору.
Между тем наблюдал за другими: вот молодой человек, гардемарин, бледнеет, опускается
на стул; глаза у него тускнеют,
голова клонится
на сторону.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть
на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в
голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
«А вот что около меня!» — добавил я, боязливо и вопросительно поглядывая то
на валы, которые поднимались около моих плеч и локтей и выше
головы, то вдаль, стараясь угадать, приветнее ли и светлее ли других огней блеснут два фонаря
на русском фрегате?
Как он глумился, увидев
на часах шотландских солдат, одетых в яркий, блестящий костюм, то есть в юбку из клетчатой шотландской материи, но без панталон и потому с
голыми коленками!
Вижу где-то далеко отсюда, в просторной комнате,
на трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими руками, и одеялом закрыл себе
голову, но мухи нашли свободные места, кучками уселись
на щеке и
на шее.
Сильно бы вымыли ему
голову, но Егорка принес к обеду целую корзину карасей, сотни две раков да еще барчонку сделал дудочку из камыша, а барышне достал два водяных цветка, за которыми, чуть не с опасностью жизни, лазил по горло в воду
на средину пруда.
«Куда?» — мелькнул у меня вопрос в
голове, а за ним и ответ: «
На круглую софу».
То ваша
голова и стан, мой прекрасный друг, но в матросской куртке, то будто пушка в вашем замасленном пальто, любезный мой артист, сидит подле меня
на диване.
Фаддеев пошел было вон, но мне пришло в
голову пообедать тут же
на месте.
На берегу теснилась куча негров и негритянок и
голых ребятишек: они ждали, когда пристанет наша шлюпка.
Спекуляция их не должна пропадать даром: я протянул к ним руки, они схватили меня, я крепко держался за
голые плечи и через минуту стоял
на песчаном берегу.
Голова повязана платком, и очень хорошо: глазам европейца неприятно видеть короткие волосы
на женской
голове, да еще курчавые.
Две негритянки, должно быть сестры: одна положила
голову на колени другой, а та…
Вы любите вопрошать у самой природы о ее тайнах: вы смотрите
на нее глазами и поэта, и ученого… в 110 солнце осталось уже над нашей
головой и не пошло к югу.
В этой, по-видимому, сонной и будничной жизни выдалось, однако ж, одно необыкновенное, торжественное утро. 1-го марта, в воскресенье, после обедни и обычного смотра команде, после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензии, все, офицеры и матросы, собрались
на палубе. Все обнажили
головы: адмирал вышел с книгой и вслух прочел морской устав Петра Великого.
Встанешь утром, никуда не спеша, с полным равновесием в силах души, с отличным здоровьем, с свежей
головой и аппетитом, выльешь
на себя несколько ведер воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за работу.
Не успело воображение воспринять этот рисунок, а он уже тает и распадается, и
на место его тихо воздвигся откуда-то корабль и повис
на воздушной почве; из огромной колесницы уже сложился стан исполинской женщины; плеча еще целы, а бока уже отпали, и вышла
голова верблюда;
на нее напирает и поглощает все собою ряд солдат, несущихся целым строем.
Завтрак состоял из яичницы, холодной и жесткой солонины, из горячей и жесткой ветчины. Яичница, ветчина и картинки в деревянных рамах опять напомнили мне наше станции. Тут, впрочем, было богатое собрание птиц, чучелы зверей; особенно мила головка маленького оленя, с козленка величиной; я залюбовался
на нее, как
на женскую (благодарите, mesdames), да по углам красовались еще рога диких буйволов, огромные, раскидистые, ярко выполированные, напоминавшие тоже
головы, конечно не женские…
Львиная гора похожа, говорят,
на лежащего льва: продолговатый холм в самом деле напоминает хребет какого-то животного, но конический пик, которым этот холм примыкает к Столовой горе, вовсе не похож
на львиную
голову.
Вы только намереваетесь сказать ему слово, он открывает глаза, как будто ожидая услышать что-нибудь чрезвычайно важное; и когда начнете говорить, он поворачивает
голову немного в сторону, а одно ухо к вам; лицо все, особенно лоб, собирается у него в складки, губы кривятся
на сторону, глаза устремляются к потолку.
Только Ричард, стоя в сенях, закрыв глаза, склонив
голову на сторону и держа
на ее месте колокол, так и заливается звонит — к завтраку.
Когда некоторые вожди являлись с покорностью, от них требовали выдачи оружия и скота, но они приносили несколько ружей и приводили вместо тысяч десятки
голов скота, и когда их прогоняли, они поневоле возвращались к оружию и с новой яростью нападали
на колонию.
Тогда они явились с повинной
головой, согласились
на предложенные им условия, и все вошло в прежний порядок.
Хозяйка, заметив, как встречает нас арабка, показала
на нее, потом
на свою
голову и поводила пальцем по воздуху взад и вперед, давая знать, что та не в своем уме.
«Это не прежняя лошадь», — сказал я Вандику, который, в своей голубой куртке, в шляпе с крепом, прямо и неподвижно, с
голыми руками, сидел
на козлах.
Желто-смуглое, старческое лицо имело форму треугольника, основанием кверху, и покрыто было крупными морщинами. Крошечный нос
на крошечном лице был совсем приплюснут; губы, нетолстые, неширокие, были как будто раздавлены. Он казался каким-то юродивым стариком, облысевшим, обеззубевшим, давно пережившим свой век и выжившим из ума. Всего замечательнее была
голова: лысая, только покрытая редкими клочками шерсти, такими мелкими, что нельзя ухватиться за них двумя пальцами. «Как тебя зовут?» — спросил смотритель.
Взглянешь вниз, в бездну, футов
на 200,
на 300, и с содроганием отвернешься; взглянешь наверх, а там такие же бездны опрокинуты над
головой.
Спереди
голова у него была совсем лысая, и лучи играли
на ней, как
на маковке башни.
Она одним ударом ноги раздробляет
голову кобре-капелле или подхватит ее в когти, взлетит повыше и бросит
на камень.
По дороге везде работали черные арестанты с непокрытой
головой, прямо под солнцем, не думая прятаться в тень. Солдаты, не спуская с них глаз, держали заряженные ружья
на втором взводе. В одном месте мы застали людей, которые ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик поговорил с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
Не последнее наслаждение проехаться по этой дороге, смотреть вниз
на этот кудрявый, тенистый лес,
на голубую гладь залива,
на дальние горы и
на громадный зеленый холм над вашей
головой слева.
Когда мы подошли и кивнули ему
головой, он привстал, сел
на тюфяке и протянул нам руку.
Когда наконец англичане доберутся до них и в неприступных убежищах, тогда они смиряются, несут повинные
головы, выдают часть оружия и скота и
на время затихают, грабя изредка, при случае.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в белом с ног до
головы и легком платье, но было жарко.
На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо
на голоса, и вышли
на широкую поляну.
Шагах в пятидесяти оттуда,
на вязком берегу, в густой траве, стояли по колени в тине два буйвола. Они, склонив
головы, пристально и робко смотрели
на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти в речку.
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые
головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими
на старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно в другое.
Он, сидя
на пятках, шевелил губами и по временам медленно оборачивал
голову направо, налево, назад и не обращал внимания
на зрителей с фрегата.
От нечего делать я оглядывал стены и вдруг вижу: над дверью что-то ползет, дальше
на потолке тоже, над моей
головой, кругом по стенам, в углах — везде. «Что это?» — спросил я слугу-португальца. Он отвечал мне что-то — я не понял. Я подошел ближе и разглядел, что это ящерицы, вершка в полтора и два величиной. Они полезны в домах, потому что истребляют насекомых.
Китаец носит веер в руке, и когда выходит
на солнце, прикрывает им
голову.
Впрочем, простой народ, работающий
на воздухе, носит плетенные из легкого тростника шляпы, конической формы, с преширокими полями.
На Яве я видел малайцев, которые покрывают себе
голову просто спинною костью черепахи.
Некоторые, сидя, клали
голову на столик, а цирюльник, обрив, преприлежно начинал поколачивать потом еще по спине, долго и часто, этих сибаритов.
Но вид этих бритых донельзя
голов и лиц,
голых, смугло-желтых тел, этих то старческих, то хотя и молодых, но гладких, мягких, лукавых, без выражения энергии и мужественности физиономий и, наконец, подробности образа жизни, семейный и внутренний быт, вышедший
на улицу, — все это очень своеобразно, но не привлекательно.
Там высунулась из воды
голова буйвола; там бедный и давно не бритый китаец, под плетеной шляпой, тащит, обливаясь потом, ношу; там несколько их сидят около походной лавочки или в своих магазинах,
на пятках, в кружок и уплетают двумя палочками вареный рис, держа чашку у самого рта, и время от времени достают из другой чашки, с темною жидкостью, этими же палочками необыкновенно ловко какие-то кусочки и едят.
Только индиец, растянувшись в лодке, спит, подставляя под лучи то один, то другой бок; закаленная кожа у него ярко лоснится, лучи скользят по ней, не проникая внутрь, да китайцы, с полуобритой
головой, машут веслом или ворочают рулем, едучи
на барке по рейду, а не то так работают около европейских кораблей, постукивая молотком или таская кладь.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что
на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности.
Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа
на магазины целого мира, с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового дерева, с резьбой и т. п.
А они ничего: тело обнажено,
голова открыта, потому что в тростниковой широкой шляпе неловко было бы носить
на шее кули; только косы, чтоб не мешали, подобраны
на затылке, как у женщин.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась то
на правый, то
на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые руки, все шесть
голов падали
на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.