Неточные совпадения
«Там вас капитан
на самый верх посадит, — говорили мне друзья и знакомые (отчасти и вы, помните?), — есть не велит давать,
на пустой
берег высадит».
Я все мечтал — и давно мечтал — об этом вояже, может быть с той минуты, когда учитель сказал мне, что если ехать от какой-нибудь точки безостановочно, то воротишься к ней с другой стороны: мне захотелось поехать с правого
берега Волги,
на котором я родился, и воротиться с левого; хотелось самому туда, где учитель указывает пальцем быть экватору, полюсам, тропикам.
Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо
берегов Европы, как в первый раз пал
на нас у подошвы гор Мадеры ласковый луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же моря, заплескали голубые волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к
берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим с
берега благоуханием цветов.
Радостно вскочили мы
на цветущий
берег, под олеандры.
Фрегат, со скрипом и стоном, переваливался с волны
на волну;
берег, в виду которого шли мы, зарылся в туманах.
Только у
берегов Дании повеяло
на нас теплом, и мы ожили. Холера исчезла со всеми признаками, ревматизм мой унялся, и я стал выходить
на улицу — так я прозвал палубу. Но бури не покидали нас: таков обычай
на Балтийском море осенью. Пройдет день-два — тихо, как будто ветер собирается с силами, и грянет потом так, что бедное судно стонет, как живое существо.
На другой день заревел шторм, сообщения с
берегом не было, и мы простояли, помнится, трое суток в печальном бездействии.
Простоять в виду
берега, не имея возможности съехать
на него, гораздо скучнее, нежели пробыть месяц в море, не видя
берегов.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают
на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются в шлюпку и
на этой скорлупке достигают ближайшего
берега, иногда за тысячу миль.
Уж я теперь забыл, продолжал ли Фаддеев делать экспедиции в трюм для добывания мне пресной воды, забыл даже, как мы провели остальные пять дней странствования между маяком и банкой; помню только, что однажды, засидевшись долго в каюте, я вышел часов в пять после обеда
на палубу — и вдруг близехонько увидел длинный, скалистый
берег и пустые зеленые равнины.
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть
на скалы. От
берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту.
На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Он внес
на чужие
берега свой костромской элемент и не разбавил его ни каплей чужого.
На всякий обычай, непохожий
на свой,
на учреждение он смотрел как
на ошибку, с большим недоброжелательством и даже с презрением.
Поднялась суматоха: баркас, катера с утра до вечера перевозили с
берега разного рода запасы; люди перетаскивали все наше имущество
на фрегат, который подвели вплоть к «Кемпердоуну».
Он построен
на море,
на камне, в нескольких милях от
берега.
— И точно я рад: теперь
на карту хоть не гляди, по ночам можно спать: камней, банок,
берегов — долго не дождемся».
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и
на новый прекрасный
берег, и
на невиданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
«Да неужели есть
берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь
на земле, ходил твердой ногой, спал в постели, мылся пресной водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках, читал, писал
на столе, который не пляшет?
Когда мы обогнули восточный
берег острова и повернули к южному, нас ослепила великолепная и громадная картина, которая как будто поднималась из моря, заслонила собой и небо, и океан, одна из тех картин, которые видишь в панораме,
на полотне, и не веришь, приписывая обольщению кисти.
Гавани
на Мадере нет, и рейд ее неудобен для судов, потому что нет глубины, или она, пожалуй, есть, и слишком большая, оттого и не годится для якорной стоянки: недалеко от
берега — 60 и 50 сажен; наконец, почти у самой пристани, так что с судов разговаривать можно, — все еще пятнадцать сажен.
Но вот в самом деле мы еще далеко были от
берега, а
на нас повеяло теплым, пахучим воздухом, смесью ананасов, гвоздики, как мне казалось, и еще чего-то.
Из окон прекрасный вид вниз,
на расположенные амфитеатром по
берегу домы и
на рейд.
Но мы только что ступили
на подошву горы: дом консула недалеко от
берега — прекрасные виды еще были вверху.
Португальцы с выражением глубокого участия сказывали, что принцесса — «sick, very sick (очень плоха)» и сильно страдает. Она живет
на самом
берегу, в красивом доме, который занимал некогда блаженной памяти его императорское высочество герцог Лейхтенбергский. Капитан над портом, при посещении нашего судна, просил не салютовать флагу, потому что пушечные выстрелы могли бы потревожить больную.
По крайней мере со мной, а с вами, конечно, и подавно, всегда так было: когда фальшивые и ненормальные явления и ощущения освобождали душу хоть
на время от своего ига, когда глаза, привыкшие к стройности улиц и зданий,
на минуту, случайно, падали
на первый болотный луг,
на крутой обрыв
берега, всматривались в чащу соснового леса с песчаной почвой, — как полюбишь каждую кочку, песчаный косогор и поросшую мелким кустарником рытвину!
Мои товарищи все доискивались, отчего погода так мало походила
на тропическую, то есть было облачно, как я сказал, туманно, и вообще мало было свойств и признаков тропического пояса, о которых упоминают путешественники. Приписывали это близости африканского
берега или каким-нибудь неизвестным нам особенным свойствам Гвинейского залива.
У самого
берега, слева от нас, виден пустой маленький островок, направо масса накиданных друг
на друга утесов.
Остальной
берег между скалами весь пустой, низменный, просто куча песку, и
на нем растет тощий ряд кокосовых пальм.
Но я с наслаждением путешественника смотрел и
на этот
берег, печальный образчик африканской природы.
Здесь также нет пристани, как и
на Мадере, шлюпка не подходит к
берегу, а остается
на песчаной мели, шагов за пятнадцать до сухого места.
Спекуляция их не должна пропадать даром: я протянул к ним руки, они схватили меня, я крепко держался за голые плечи и через минуту стоял
на песчаном
берегу.
В самом деле, каково простоять месяц
на одном месте, под отвесными лучами солнца, в тысячах миль от
берега, томиться от голода, от жажды?
Покойно, правда, было плавать в этом безмятежном царстве тепла и безмолвия: оставленная
на столе книга, чернильница, стакан не трогались; вы ложились без опасения умереть под тяжестью комода или полки книг; но сорок с лишком дней в море!
Берег сделался господствующею нашею мыслью, и мы немало обрадовались, вышедши, 16-го февраля утром, из Южного тропика.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы
берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели
на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг
на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Эти птицы одни оживляют море: мы видели их иногда
на расстоянии 500 миль от ближайшего
берега.
Однажды наши, приехав с
берега, рассказывали, что
на пристани к ним подошел старик и чисто, по-русски, сказал: «Здравия желаю, ваше благородие».
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают в сторону, мили
на три от
берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей: местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
Виноделие, процветающее
на морских
берегах, дает только средства к безбедному существованию небольшому числу фермеров и скудное пропитание нескольким тысячам черных.
Теперь
на мысе Доброй Надежды, по
берегам, европейцы пустили глубоко корни; но кто хочет видеть страну и жителей в первобытной форме, тот должен проникнуть далеко внутрь края, то есть почти выехать из колонии, а это не шутка: граница отодвинулась далеко
на север и продолжает отодвигаться все далее и далее.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от
берегов, поддались не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря
на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется, могли бы выбрать сами себе место жительства и промысл.
В колонии, а именно в западной части,
на приморских
берегах, производится большое количество вина почти от всех сортов французских лоз, от которых удержались даже и названия.
Таким образом, со времени владычества англичан приобретены три новые провинции, открыто
на восточном
берегу три порта...
Напрасно, однако ж, я глазами искал этих лесов: они растут по морским
берегам, а внутри, начиная от самого мыса и до границ колонии, то есть верст
на тысячу, почва покрыта мелкими кустами
на песчаной почве да искусственно возделанными садами около ферм, а за границами, кроме редких оазисов, и этого нет.
На другой день по возвращении в Капштат мы предприняли прогулку около Львиной горы. Точно такая же дорога, как в Бенсклюфе, идет по хребту Льва, начинаясь в одной части города и оканчиваясь в другой. Мы взяли две коляски и отправились часов в одиннадцать утра. День начинался солнечный, безоблачный и жаркий донельзя. Дорога шла по
берегу моря мимо дач и ферм.