Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам:
тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов,
тот, кто их нагревает,
тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса;
тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок
африканского винограда;
тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих;
тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей
на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико
то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду
на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
Всё
те же правители, так же ездят
на свидания, такие же встречи, и охоты, и пиры, и балы, и мундиры, и такие же дипломаты, и разговоры о союзах и войнах; такие же парламенты, в которых так же разбираются вопросы восточные и
африканские, и союзов, и разрывов, и гомруля, и 8-часового дня.
Продавцы фруктов и просто любопытные уже осаждали корвет, и когда им позволили войти
на палубу,
то матросы могли познакомиться с представителями
африканской расы, одетыми в невозможные лохмотья.
— Ты совсем не о
том говоришь, — возразила Бодростина, — я очень хорошо знаю, что ты всегда гол, как
африканская собака, у которой пред тобой есть явные преимущества в ее верности, но мне твоего денежного платежа и не нужно. Вот,
на тебе еще!