Неточные совпадения
Напрасно водили меня показывать, как красиво вздуваются паруса с подветренной стороны, как фрегат, лежа боком на воде, режет волны и
мчится по двенадцати узлов
в час.
Мы быстро спустились
в город,
промчались мимо домов, нескольких отелей, между прочим французского, через площадь.
Но долго еще видели, как
мчались козы
в кустах, шевеля ветвями, и потом бросились бежать
в гору, а мы спустились с горы.
Мы долго
мчались по этим аллеям и наконец
в самой длинной и, по-видимому, главной улице остановились перед крыльцом.
Мы быстро
мчались из одного сада
в другой, то есть из улицы
в улицу, переезжая с холма на холм.
Весело и бодро
мчались мы под теплыми, но не жгучими лучами вечернего солнца и на закате, вдруг прямо из кустов, въехали
в Веллингтон. Это местечко построено
в яме, тесно, бедно и неправильно. С сотню голландских домиков, мазанок, разбросано между кустами, дубами, огородами, виноградниками и полями с маисом и другого рода хлебом. Здесь более, нежели где-нибудь, живет черных. Проехали мы через какой-то переулок, узенький, огороженный плетнем и кустами кактусов и алоэ, и выехали на большую улицу.
Показались огни, и мы уже свободно
мчались по широкой, бесконечной улице, с низенькими домами по обеим сторонам, и остановились у ярко освещенного отеля,
в конце города.
Я бросился наверх, вскочил на пушку, смотрю: близко,
в полуверсте,
мчится на нас —
в самом деле «бог знает что»: черный крутящийся столп с дымом, похожий, пожалуй, и на пароход; но с неба, из облака, тянется к нему какая-то темная узкая полоса, будто рукав; все ближе, ближе.
Вот выступают,
в белых кисейных халатах, персияне; вот парси с бледным, матовым цветом лица и лукавыми глазами; далее армянин
в европейском пальто; там карета
промчалась с китайцами из лавок
в их квартал; тут англичанин едет верхом.
Более сотни китайцев брали кули, пуда
в три-четыре, легко и ловко взбрасывали их себе на шею и
мчались во всю мочь на пароход под этим солнцем, когда дышишь будто огнем.
Его называют огневой, потому что он смотрит, между прочим, за огнями; и когда крикнут где-нибудь
в углу: «Фитиль!» — он
мчится что есть мочи по палубе подать огня.
В сказанный час, даже
в темноте, увидели берег,
промчались через пролив благополучно — и вот мы опять
в Китайском море.
Мы
мчались из улицы
в улицу, так что предметы рябили
в глазах: то выскочим на какую-нибудь открытую площадку — и все обольется лучами света: церковь, мостовая, сад перед церковью, с яркою и нежною зеленью на деревьях, и мы сами, то погрузимся опять во тьму кромешную длинного переулка.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели
в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы
мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся
в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Мы въехали
в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями.
В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой
мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять
в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались
в ряды экипажей.
«Ваше высокоблагородие! — прервал голос мое раздумье: передо мной матрос. — Катер отваливает сейчас; меня послали за вами». На рейде было совсем не так тихо и спокойно, как
в городе. Катер
мчался стрелой под парусами. Из-под него фонтанами вырывалась золотая пена и далеко озаряла воду. Через полчаса мы были дома.
Вдруг раздался с колокольни ближайшего монастыря благовест, и все — экипажи, пешеходы — мгновенно стало и оцепенело. Мужчины сняли шляпы, женщины стали креститься, многие тагалки преклонили колени. Только два англичанина или американца
промчались в коляске
в кругу, не снимая шляп. Через минуту все двинулось опять. Это «Angelus». Мы объехали раз пять площадь. Стало темно; многие разъезжались. Мы поехали на Эскольту есть сорбетто, то есть мороженое.
Мы с французом выехали из крепости опять на взморье,
промчались по опустевшему кальсадо и вернулись
в город.
Мы
промчались двадцать восемь верст
в два часа и прибыли на станцию Ба’танга или Ва’танга.
В деревнях по улице бродят лошади: они или заигрывают с нашими лошадьми, или, испуганные звуком колокольчиков,
мчатся что есть мочи, вместе с рыжим поросенком,
в сторону.
Неточные совпадения
Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились
в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и
мчится вся вдохновенная Богом!..
Прости ж и ты, мой спутник странный, // И ты, мой верный идеал, // И ты, живой и постоянный, // Хоть малый труд. Я с вами знал // Всё, что завидно для поэта: // Забвенье жизни
в бурях света, // Беседу сладкую друзей. //
Промчалось много, много дней // С тех пор, как юная Татьяна // И с ней Онегин
в смутном сне // Явилися впервые мне — // И даль свободного романа // Я сквозь магический кристалл // Еще не ясно различал.
Дни
мчались:
в воздухе нагретом // Уж разрешалася зима; // И он не сделался поэтом, // Не умер, не сошел с ума. // Весна живит его: впервые // Свои покои запертые, // Где зимовал он, как сурок, // Двойные окна, камелек // Он ясным утром оставляет, // Несется вдоль Невы
в санях. // На синих, иссеченных льдах // Играет солнце; грязно тает // На улицах разрытый снег. // Куда по нем свой быстрый бег
Познал я глас иных желаний, // Познал я новую печаль; // Для первых нет мне упований, // А старой мне печали жаль. // Мечты, мечты! где ваша сладость? // Где, вечная к ней рифма, младость? // Ужель и вправду наконец // Увял, увял ее венец? // Ужель и впрямь и
в самом деле // Без элегических затей // Весна моих
промчалась дней // (Что я шутя твердил доселе)? // И ей ужель возврата нет? // Ужель мне скоро тридцать лет?
Ничто
в спокойной наружности его не говорило о том напряжении чувства, гул которого, подобно гулу огромного колокола, бьющего над головой,
мчался во всем его существе оглушительным нервным стоном.