Неточные совпадения
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются в
шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Наконец поехали на
шлюпке к нему — на нем ни одного человека: судно было брошено на гибель.
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с другими, стал пристально смотреть на скалы. От берега прямо к нам шла
шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Третьего дня отправились две
шлюпки и остались в порте — так задуло.
Сделав некоторые покупки, я в пристани Albertpier взял английскую
шлюпку и отправился назад домой.
Гребцы бросили весла и, поставив парус, сами сели на дно
шлюпки и вполголоса бормотали промеж себя.
Шлюпку нашу подбрасывало вверх и вниз, валы периодически врывались верхушкой к нам и обливали спину.
Среди этой давки, шума, суеты вдруг протискался сквозь толпу к капитану П. А. Тихменев, наш застольный хозяин. «Иван Семенович, ради Бога, — поспешно говорил он, — позвольте
шлюпку, теперь же, сию минуту…» — «Зачем, куда?
шлюпки все заняты, — вы видите.
Вон она-с, вон как бьется: ради Бога, пожалуйте
шлюпку; сейчас утонет.
Извольте войти в мое положение: офицеры удостоили меня доверенности, и я оправдывал…» Капитан рассмеялся и дал ему
шлюпку.
Нас окружили
шлюпки всяких величин и форм.
После всего этого отделилась от берега
шлюпка под русским флагом.
Был час одиннадцатый утра, когда мы сели в консульскую
шлюпку.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат
шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Я только сел в
шлюпку и пустил букет в море.
Когда мы сели в
шлюпку, корабль наш был верстах в пяти; он весь день то подходил к берегу, то отходил от него. Теперь чуть видны были паруса.
На берегу теснилась куча негров и негритянок и голых ребятишек: они ждали, когда пристанет наша
шлюпка.
Здесь также нет пристани, как и на Мадере,
шлюпка не подходит к берегу, а остается на песчаной мели, шагов за пятнадцать до сухого места.
Многие негры натаскали корзин с апельсинами, другие успели устроить кресла на носилках, чтобы переносить нас на
шлюпку.
Шлюпка наша уже приставала к кораблю, когда вдруг Савич закричал с палубы гребцам: «Живо, скорей, ступайте туда, вон огромная черепаха плавает поверх воды, должно быть спит, — схватите!» Мы поворотили, куда указал Савич, но черепаха проснулась и погрузилась в глубину, и мы воротились ни с чем.
Шлюпки беспрестанно ездили на берег и обратно.
П. А. Тихменев, успевший облечься в желтенькое пальто и соломенную шляпу с голубой лентой, ежедневно уезжал в пустой
шлюпке и приезжал, или, лучше сказать, приезжала
шлюпка с мясом, зеленью, фруктами и с ним.
11 апреля вечером, при свете луны, мы поехали с Унковским и Посьетом на
шлюпке к В. А. Корсакову на шкуну «Восток», которая снималась с якоря.
У выхода из Фальсбея мы простились с Корсаковым надолго и пересели на
шлюпку. Фосфорный блеск был так силен в воде, что весла черпали как будто растопленное серебро, в воздухе разливался запах морской влажности. Небо сквозь редкие облака слабо теплилось звездами, затмеваемыми лунным блеском.
Но мы не успели обернуть
шлюпки, как акула сорвалась и бухнула в воду.
Мы часа два наслаждались волшебным вечером и неохотно, медленно, почти ощупью, пошли к берегу. Был отлив, и
шлюпки наши очутились на мели. Мы долго шли по плотине и, не спуская глаз с чудесного берега, долго плыли по рейду.
Возвращение на фрегат было самое приятное время в прогулке: было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес в здешних местах. Прямо на голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода была лучше всего: весла с каждым ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг
шлюпки.
Я уж говорил, что едва вы ступите со
шлюпки на берег, вас окружат несколько кучеров с своими каретами.
Все бежит, прячется, защищается; европейцы или сидят дома, или едут в
шлюпках под тентом, на берегу — в каретах.
Дня три я не сходил на берег: нездоровилось и не влекло туда, не веяло свежестью и привольем. Наконец, на четвертый день, мы с Посьетом поехали на
шлюпке, сначала вдоль китайского квартала, состоящего из двух частей народонаселения: одна часть живет на лодках, другая в домишках, которые все сбиты в кучу и лепятся на самом берегу, а иные утверждены на сваях, на воде.
Поздно вечером, при водворившейся страстной, сверкающей и обаятельной ночи, вернулся я к пристани, где застал и Посьета, ожидающего
шлюпки.
«Зачем
шлюпка? — сказал я, — вот перевозчицы: сядем».
Потом видел уж его, гордо удалявшегося на нашей
шлюпке с одними покупками, но без корзины, которая принадлежала кули и была предметом схватки, по нашей недогадливости.
Вот
шлюпка затрещала на боканцах; двое-трое, в том числе, кажется, и я, быстро двинулись из того угла в другой.
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями. В эту минуту за нами пришла
шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Ко мне пришел Савич сказать, что последняя
шлюпка идет на берег, чтоб я торопился.
Но это что несется мимо нас по воде: какая-то маленькая, разукрашенная разноцветными флюгарками шлюпка-игрушка?
При них катались и на
шлюпках, которые, как птицы.
Со вздохом перешли они потом к другим вопросам, например к тому, в чьих
шлюпках мы поедем, и опять начали усердно предлагать свои, говоря, что они этим хотят выразить нам уважение.
«Еще губернатор, — начал Кичибе, — просит насчет
шлюпок: нельзя ли вам ехать на нашей…» — «Нельзя», — коротко и сухо отвечено ему.
На другой день, 8-го числа, явились опять, попробовали, по обыкновению, настоять на угощении завтраком, также на том, чтоб ехать на их
шлюпках, но напрасно. Им очень хотелось настоять на этом, конечно затем, чтоб показать народу, что мы не едем сами, а нас везут, словом, что чужие в Японии воли не имеют.
Когда, после молебна, мы стали садиться на
шлюпки, в эту минуту, по свистку, взвились кверху по снастям свернутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском катере.
Все бывшие на
шлюпках японцы, человек до пятисот, на минуту оцепенели, потом, в свою очередь, единодушно огласили воздух криком изумления и восторга.
Сзади ехал катер с караулом, потом другой, с музыкантами и служителями, далее
шлюпка с офицерами, за ней катер, где был адмирал со свитой.
Впереди, сзади, по бокам торопились во множестве японские
шлюпки — одни, чтоб идти рядом, другие хотели обогнать.
Мы все ближе и ближе подходили к городу: везде, на высотах, и по берегу, и на лодках, тьмы людей. Вот наконец и голландская фактория. Несколько голландцев сидят на балконе. Мне показалось, что один из них поклонился нам, когда мы поравнялись с ними. Но вот наши передние
шлюпки пристали, а адмиральский катер, в котором был и я, держался на веслах, ожидая, пока там все установится.
Как они засуетились, когда попросили их убрать подальше караульные лодки от наших судов, когда вдруг вздумали и послали одно из судов в Китай, другое на север без позволения губернатора, который привык, чтоб судно не качнулось на японских водах без спроса, чтоб даже
шлюпки европейцев не ездили по гавани!
И вот губернатор начинает спроваживать гостей — нейдут; чуть он громко заговорит или не исполняет просьб, не шлет свежей провизии, мешает
шлюпкам кататься — ему грозят идти в Едо; если не присылает, по вызову, чиновников — ему говорят, что сейчас поедут сами искать их в Нагасаки, и чиновники едут.
«Хи, хи, хи!» — слышалось только из Кичибе, который, как груда какая-нибудь, образующая фигурой опрокинутую вверх дном
шлюпку, лежал на полу, судорожно подергиваясь от этого всем существом его произносимого «хи».