Неточные совпадения
«
Как бы в овраг не свалиться», —
говорили мы.
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что
бы было здесь, если б этим портом владели другие? Посмотрите,
какие места! Весь Восточный океан оживился
бы торговлей…» Я хотел развивать свою мысль о том,
как Япония связалась
бы торговыми путями, через Китай и Корею, с Европой и Сибирью; но
мы подъезжали к берегу. «Где же город?» — «Да вот он», —
говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
21-го приехали Ойе-Саброски с Кичибе и Эйноске. Последний решительно отказался от книг, которые предлагали ему и адмирал, и я: боится. Гокейнсы сказали, что желали
бы говорить с полномочным. Их повели в каюту. Они объявили, что наконец получен ответ из Едо! Grande nouvelle!
Мы обрадовались. «Что такое?
как? в чем дело?» — посыпались вопросы.
Мы с нетерпением ожидали, что позовут
нас в Едо или скажут то, другое…
Нас попросили отдохнуть и выпить чашку чаю в ожидании, пока будет готов обед. Ну, слава Богу!
мы среди живых людей: здесь едят. Японский обед! С
какой жадностью читал я, бывало, описание чужих обедов, то есть чужих народов, вникал во все мелочи,
говорил, помните, и вам,
как бы желал пообедать у китайцев, у японцев! И вот и эта мечта моя исполнилась. Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что будет,
как подадут,
как сядут — все это занимало
нас.
Однако
нам объявили, что
мы скоро снимаемся с якоря, дня через четыре. «Да
как же это? да что ж это так скоро?..» —
говорил я, не зная, зачем
бы я оставался долее в Луконии.
Мы почти все видели; ехать дальше внутрь — надо употребить по крайней мере неделю, да и здешнее начальство неохотно пускает туда. А все жаль было покидать Манилу!
Вчера, 17-го,
какая встреча: обедаем;
говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток» идет к
нам с вестями из Европы, с письмами… Все ожило. Через час
мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март. Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено идти к русским берегам. Что-то будет? Скорей
бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Сегодня Иван Григорьев просунул к
нам голову: «Не прикажете ли бросить этот камень?» Он держал какой-то красивый, пестрый камень в руке. «
Как можно! это надо показать в Петербурге: это замечательный камень, из Бразилии…» — «Белья некуда девать, —
говорил Иван Григорьев, — много места занимает. И что за камень? хоть
бы для точила годился!»
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у
нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только
бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Ходя по улицам с опущенными глазами, благоговейно приближаясь к папертям, они
как бы говорили смердам:"Смотрите! и
мы не гнушаемся общения с вами!", но, в сущности, мысль их блуждала далече.
—
Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы
бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, — с Машей попробовали
бы крокет-гроунд там, где подстригли.
Мы с вами успеем по душе
поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
— Это слово «народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов,
как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо
бы выражать свою волю.
Какое же
мы имеем право
говорить, что это воля народа?
— Ты сказал, чтобы всё было,
как было. Я понимаю, что это значит. Но послушай:
мы ровесники, может быть, ты больше числом знал женщин, чем я. — Улыбка и жесты Серпуховского
говорили, что Вронский не должен бояться, что он нежно и осторожно дотронется до больного места. — Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (
как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если
бы ты знал их тысячи.