Неточные совпадения
Да еще сын Вандика, мальчик лет шести, которого он взял так, прокататься, долгом считал высовывать
голову во все отверстия, сделанные в покрышке экипажа для воздуха, и в одно
из них высунулся так неосторожно, что выпал
вон, и прямо носом.
Судя по
голым, палимым зноем гребцам,
из которых
вон трое завернулись, сидя на лодке, в одно какое-то пестрое одеяло, от солнца, нельзя думать, чтоб народ очень улыбался среди этих холмов.
— «Что-о? почему это уши? — думал я, глядя на группу совершенно
голых, темных каменьев, — да еще и ослиные?» Но, должно быть, я подумал это вслух, потому что кто-то подле меня сказал: «Оттого что они торчмя высовываются
из воды —
вон видите?» Вижу, да только это похоже и на шапку, и на ворота, и ни на что не похоже, всего менее на уши.
Бальзаминов. Ах, боже мой! Я и забыл про это, совсем
из головы вон! Вот видите, маменька, какой я несчастный человек! Уж от военной службы для меня видимая польза, а поступить нельзя. Другому можно, а мне нельзя. Я вам, маменька, говорил, что я самый несчастный человек в мире: вот так оно и есть. В каком я месяце, маменька, родился?
Большов. Знаю я, что ты любишь — все вы нас любите; только путного от вас ничего не добьешься. Вот я теперь маюсь, маюсь с делом-то, так измучился, поверишь ли ты, мнением только этим одним! Уж хоть бы поскорей, что ли, да
из головы вон.
Мурзавецкая. А что мне беспокоиться-то? У меня нужды не бывает — мне на нужду посылается, сколько нужно. Что ты смотришь? Да, сколько нужно, столько и пошлется: понадобится мне тысяча, будет тысяча, понадобится пятьдесят тысяч, будет и пятьдесят. А сказывал ли ты им, что кому я должна, я тех помню, я за тех молюсь; а кому заплатила, тех
из головы вон?
Маланья. Кто ж его… Мне почем знать? (Уходит и возвращается.) Да!
Из головы вон… Нынче, говорит, зайду. Ахов он, что ли, прозывается? Черноватый такой…
Неточные совпадения
Вон какой был умный мужик:
из ничего нажил сто тысяч, а как нажил сто тысяч, пришла в
голову дурь сделать ванну
из шампанского, и выкупался в шампанском.
— Другой — кого ты разумеешь — есть
голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его
из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру.
Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь.
Вон третьего дня ему мочили
голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с
головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой
из кофе потчевала…
Борис уже не смотрел перед собой, а чутко замечал, как картина эта повторяется у него в
голове; как там расположились горы, попала ли туда
вон избушка,
из которой валил дым; поверял и видел, что и мели там, и паруса белеют.
Этот крик длился страшно долго, и ничего нельзя было понять в нем; но вдруг все, точно обезумев, толкая друг друга, бросились
вон из кухни, побежали в сад, — там в яме, мягко выстланной снегом, лежал дядя Петр, прислонясь спиною к обгорелому бревну, низко свесив
голову на грудь.