Неточные совпадения
«Я понял бы ваши слезы, если б это
были слезы зависти, — сказал я, — если б вам
было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает
быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я говорил ей
хорошим слогом.
А примут отлично, как
хорошие знакомые; даже самолюбию их
будет приятно участие к их делу, и они познакомят вас с ним с радушием и самою изысканною любезностью.
Иногда на другом конце заведут стороной, вполголоса, разговор, что вот зелень не свежа, да и дорога, что кто-нибудь будто
был на берегу и видел
лучше, дешевле.
Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне
лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то
есть к обществу.
Есть тут своя
хорошая и дурная сторона, но, кажется, больше
хорошей.
В Госпорте тоже
есть магазины, но уже второстепенные, фруктовые лавки, очень
хорошая гостиница «Indian Arms», где мы приставали, и станция лондонской железной дороги.
Налево виден
был, но довольно далеко, Порто-Санто, а еще дальше — Дезертос, маленькие островки, или,
лучше сказать, скалы.
Они опять стали бороться со мной и таки посадили, или,
лучше сказать, положили, потому что сидеть
было неловко.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж
лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы
были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Действительно, нет
лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда
поспеет, надо
есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к себе.
А съевши один апельсин, я должен
был сознаться, что
хороших апельсинов до этой минуты никогда не
ел.
Энергические и умные меры Смита водворили в колонии мир и оказали благодетельное влияние на самих кафров. Они, казалось, убедились в физическом и нравственном превосходстве белых и в невозможности противиться им, смирились и отдались под их опеку. Советы, или,
лучше сказать, приказания, Смита исполнялись — но долго ли, вот вопрос!
Была ли эта война последнею? К сожалению, нет. Это
была только вторая по счету: в 1851 году открылась третья. И кто знает, где остановится эта нумерация?
Горы не смотрели так угрюмо и неприязненно, как накануне; они старались выказать, что
было у них получше, хотя
хорошего, правду сказать,
было мало, как солнце ни золотило их своими лучами.
После обеда пробовали ходить, но жарко: надо
было достать белые куртки. Они и
есть в чемодане, да прошу до них добраться без помощи человека! «Нет, уж
лучше пусть жарко
будет!…» — заключили некоторые из нас.
Но стекло ни завтра, ни послезавтра, ни во вторичный мой приезд в Капштат вставлено не
было, да и теперь, я уверен, так же точно, как и прежде, в него дует ветер и хлещет дождь, а в
хорошую погоду летают комары.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по Индийскому океану
было довольно однообразно. Начало мая не
лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому
было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
На все такие места, как Сингапур, то
есть торговые и складочные, я смотрю не совсем благосклонно, или,
лучше, не совсем весело.
Что это такое? как я ни
был приготовлен найти что-нибудь оригинальное, как много ни слышал о том, что Вампоа богат, что он живет хорошо, но то, что мы увидели, далеко превзошло ожидание. Он тотчас повел нас показать сад, которым окружена дача. Про китайские сады говорят много
хорошего и дурного.
— Стало
быть, всего
лучше уходить в море? — сказал я негоцианту-немцу, который грозил нам ураганом.
Чтобы согласить эту разноголосицу, Льода вдруг предложил сказать, что корвет из Камчатки, а мы из Петербурга вышли в одно время. «
Лучше будет, когда скажете, что и пришли в одно время, в три месяца». Ему показали карту и объяснили, что из Камчатки можно прийти в неделю, в две, а из Петербурга в полгода. Он сконфузился и стал сам смеяться над собой.
Им сказано, что бумага к вечеру
будет готова и чтоб они приехали за ней; но они объявили, что
лучше подождут.
Они такой порядок устроили у себя, что если б и захотели не отказать или вообще сделать что-нибудь такое, чего не
было прежде, даже и
хорошее, так не могут, по крайней мере добровольно.
Мы, при
хорошем ветре, можем
быть там в какую-нибудь неделю.
— Да, может
быть, вода-то
хорошая? — спросил я.
На лавке, однако ж, дремать неудобно; хозяин предложил разместиться по нишам и, между прочим, на его постели, которая тут же
была, в нише, или,
лучше сказать, на полке.
Англичане
хорошим чаем, да просто чаем (у них он один), называют особый сорт грубого черного или смесь его с зеленым, смесь очень наркотическую, которая дает себя чувствовать потребителю, язвит язык и небо во рту, как почти все, что англичане
едят и
пьют.
Впрочем, всем другим нациям простительно не уметь наслаждаться
хорошим чаем: надо знать, что значит чашка чаю, когда войдешь в трескучий, тридцатиградусный мороз в теплую комнату и сядешь около самовара, чтоб оценить достоинство чая. С каким наслаждением
пили мы чай, который привез нам в Нагасаки капитан Фуругельм! Ящик стоит 16 испанских талеров; в нем около 70 русских фунтов; и какой чай! У нас он продается не менее 5 руб. сер. за фунт.
— «У него
будет особенно
хороший обед, — задумчиво отвечал барон Крюднер, — званый, и обедать
будут, вероятно, в большой столовой.
Несколько пешеходов, офицеров с судов да мы все составляли публику, или,
лучше сказать, мы все
были действующими лицами.
В шесть часов мы
были уже дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «ужина», как упрямо называл его отец Аввакум,
было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или,
лучше, перца с сосисками, — так
было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем.
Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
У него
лучше и раньше прибиралась комната, в корзинке
было больше угля, нежели у других.
Вчера предупредили японцев, что нам должно
быть отведено
хорошее место, но ни одно из тех, которые они показывали прежде. Они
были готовы к этому объяснению. Хагивари сейчас же вынул и план из-за пазухи и указал, где
будет отведено место: подле города где-то.
Назначено
было отвалить нам от фрегата в одиннадцать часов утра. Но известно, что час и назначают затем, чтоб только знать, насколько приехать позже назначенного времени, — так заведено в
хорошем обществе. И мы, как люди
хорошего общества, отвалили в половине первого.
Прощальный обед у полномочных
был полный,
хороший.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без
хороших карт! а тут одна только карта и
есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев
было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Все остальное
было более, нежели просто: грубый, деревянный стол, такие же стулья и диван — не
лучше их.
Мы съехали после обеда на берег, лениво и задумчиво бродили по лесам, или,
лучше сказать, по садам, зашли куда-то в сторону, нашли холм между кедрами, полежали на траве, зашли в кумирню, напились воды из колодца, а вечером
пили чай на берегу, под навесом мирт и папирусов, — словом, провели вечер совершенно идиллически.
Улица
была прекрасная; лавки, чем дальше шли, тем
лучше.
«Отель, — прибавили они в последнее утешение нам, — точно
есть: содержит ее француз monsieur Демьен, очень
хороший человек, но это предалеко отсюда.
Есть и балкон или просто крыша над сараями, огороженная бортами, как на кораблях, или,
лучше сказать, как на… балконах.
«Зачем так много всего этого? — скажешь невольно, глядя на эти двадцать, тридцать блюд, — не
лучше ли два-три блюда, как у нас?..» Впрочем, я не знаю, что
лучше: попробовать ли понемногу от двадцати блюд или наесться двух так, что человек после обеда часа два томится сомнением,
будет ли он жив к вечеру, как это делают иные…
Женщины, то
есть тагалки, гораздо
лучше мужчин: лица у них правильнее, глаза смотрят живее, в чертах больше смышлености, лукавства, игры, как оно и должно
быть.
У многих, особенно у старух, на шее, на медной цепочке, сверх платья, висят медные же или серебряные кресты или медальоны с изображениями святых. Нечего прибавлять, что все здешние индийцы — католики. В дальних местах, внутри острова,
есть еще малочисленные племена, или,
лучше сказать, толпы необращенных дикарей; их называют негритами (negritos). Испанское правительство иногда посылает за ними небольшие отряды солдат, как на охоту за зверями.
Отель
был единственное сборное место в Маниле для путешественников, купцов, шкиперов. Беспрестанно по комнатам проходят испанцы, американцы, французские офицеры, об одном эполете, и наши. Французы, по обыкновению, кланяются всем и каждому; англичане, по такому же обыкновению, стараются ни на кого не смотреть; наши делают и то и другое, смотря по надобности, и в этом случае они
лучше всех.
«Этот спорт, — заметил мне барон Крюднер, которому я все это говорил, — служит только маской скудоумия или по крайней мере неспособности употребить себя как-нибудь
лучше…» Может
быть, это правда; но зато как англичане здоровы от этих упражнений спорта, который входит у них в систему воспитания юношества!
Меня в самом деле почти не кусали комары, но я все-таки
лучше бы, уж так и
быть, допустил двух-трех комаров в постель, нежели ящерицу.
«Или они под паром, эти поля, — думал я, глядя на пустые, большие пространства, — здешняя почва так же ли нуждается в отдыхе, как и наши северные нивы, или это нерадение, лень?» Некого
было спросить; с нами ехал К. И. Лосев,
хороший агроном и практический хозяин, много лет заведывавший большим имением в России, но знания его останавливались на пшенице, клевере и далее не шли.
Видно, уж так заведено в мире, что на Волге и Урале не купишь на рынках
хорошей икры; в Эперне не удастся
выпить бутылки
хорошего шампанского, а в Торжке не найдешь теперь и знаменитых пожарских котлет: их
лучше делают в Петербурге.
Сначала взяли
было один, а потом постепенно и все четыре рифа. Медленно, туго шли мы, или,
лучше сказать, толклись на одном месте. Долго шли одним галсом, и 8-го числа воротились опять на то же место, где
были 7-го. Килевая качка несносная, для меня, впрочем, она
лучше боковой, не толкает из угла в угол, но кого укачивает, тем невыносимо.
Только мы расстались с судами, как ветер усилился и вдруг оказалось, что наша фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта. Общая тревога; далее идти
было бы опасно: на севере могли встретиться крепкие ветра, и тогда ей несдобровать. Третьего дня она вдруг треснула; поскорей убрали фок. Надо зайти в порт, а куда? В Гонконг всего бы
лучше, но это значит прямо в гости к англичанам. Решили спуститься назад, к группе островов Бабуян, на островок Камигуин, в порт Пио-Квинто, недалеко от Люсона.