Неточные совпадения
Подходим ближе — люди протягивают к нам руки, умоляя — купить рыбы. Велено
держать вплоть к лодкам. «Брандспойты!» — закричал вахтенный, и рыбакам задан был обильный душ, к несказанному удовольствию наших матросов, и рыбаков тоже, потому что и они засмеялись вместе
с нами.
А внизу третий Фаддеев, который
держит веревку, не очень заботится о том, каково тому вверху: он зевает,
с своей стороны, по сторонам.
Десерт состоял из апельсинов, варенья, бананов, гранат; еще были тут называемые по-английски кастард-эппльз (custard apples) плоды, похожие видом и на грушу, и на яблоко,
с белым мясом,
с черными семенами. И эти были неспелые. Хозяева просили нас взять по нескольку плодов
с собой и
подержать их дня три-четыре и тогда уже есть. Мы так и сделали.
Они обе посмотрели на меня
с полминуты, потом скрылись в коридор; но Каролина успела обернуться и еще раз подарить меня улыбкой, а я пошел в свой 8-й номер,
держа поодаль от себя свечу; там отдавало немного пустотой и сыростью.
По дороге везде работали черные арестанты
с непокрытой головой, прямо под солнцем, не думая прятаться в тень. Солдаты, не спуская
с них глаз,
держали заряженные ружья на втором взводе. В одном месте мы застали людей, которые ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик поговорил
с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
Мы завтракали впятером: доктор
с женой, еще какие-то двое молодых людей, из которых одного звали капитаном, да еще англичанин, большой ростом, большой крикун, большой говорун,
держит себя очень прямо, никогда не смотрит под ноги, в комнате всегда сидит в шляпе.
Я одною рукою
держал тарелку, а другою стакан
с вином.
Там высунулась из воды голова буйвола; там бедный и давно не бритый китаец, под плетеной шляпой, тащит, обливаясь потом, ношу; там несколько их сидят около походной лавочки или в своих магазинах, на пятках, в кружок и уплетают двумя палочками вареный рис,
держа чашку у самого рта, и время от времени достают из другой чашки,
с темною жидкостью, этими же палочками необыкновенно ловко какие-то кусочки и едят.
Нас, как я сказал выше,
держал почти на одном месте противный восточный и северо-восточный ветер, неровный, сильный,
с беспрерывными шквалами.
С иностранцами поступали еще строже: их
держали в неволе.
Мы скучно и беспечно жили до 15-го декабря, как вдруг получены были
с почтой известия о близком разрыве
с западными
державами.
Они стали все четверо в ряд — и мы взаимно раскланялись.
С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы,
держа богатые сабли в руках; налево, у окон, усажены были в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
Я
подержал чашку
с рисом в руках и поставил на свое место. «Вот в этой что?» — думал я, открывая другую чашку: в ней была какая-то темная похлебка; я взял ложку и попробовал — вкусно, вроде наших бураков, и коренья есть.
Адмирал не хотел, однако ж, напрасно
держать их в страхе: он предполагал объявить им, что мы воротимся не прежде весны, но только хотел сказать это уходя, чтобы они не делали возражений. Оттого им послали объявить об этом, когда мы уже снимались
с якоря. На прощанье Тсутсуй и губернаторы прислали еще недосланные подарки, первый бездну ящиков адмиралу, Посьету, капитану и мне, вторые — живности и зелени для всех.
Явился хозяин, m-r Demien, лет 35-ти, приятной наружности,
с добрым лицом, в белой куртке и соломенной шляпе, вежливый, но не суетливый,
держит себя очень просто, но
с достоинством, не болтун и не хвастун, что редко встретишь в французе.
Мы помчались вдаль, но места были так хороши, что спутник мой остановил кучера и как-то ухитрился растолковать ему, что мы не
держали ни
с кем пари объехать окрестности как можно скорее, а хотим гулять.
От тяжести акулы и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка не выдержала бы, и акула унесла бы в море крюк, часть веревки и растерзанную челюсть. «
Держи!
держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем у нас над головой. «Нет, постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай конец!» (Конец — веревка, которую бросают
с судна шлюпкам, когда пристают и в других подобных случаях.)
Корейские короли, не имея довольно силы бороться
с судьбой, предпочли добровольно подчиниться китайской
державе.
Если употребить, хоть здесь например, большие капиталы и множество рук,
держать по многу лошадей на станциях, доставлять для корма их,
с огромными издержками, овес, тогда все затруднения устранятся, нет сомнения.
Чукчи
держат себя поодаль от наших поселенцев, полагая, что русские придут и перережут их, а русские думают — и гораздо
с большим основанием, — что их перережут чукчи. От этого происходит то, что те и другие избегают друг друга, хотя живут рядом, не оказывают взаимной помощи в нужде во время голода, не торгуют и того гляди еще подерутся между собой.
Чукча и карагауль
держат в одной руке товар, который хотят променять, а в другой по длинному ножу и не спускают друг
с друга глаз, взаимно следя за движениями, и таким образом передают товары.
Стали встречаться села
с большими запасами хлеба, сена, лошади, рогатый скот, домашняя птица. Дорога все — Лена, чудесная, проторенная частой ездой между Иркутском, селами и приисками. «А что, смирны ли у вас лошади?» — спросишь на станции. «Чего не смирны? словно овцы: видите, запряжены, никто их не
держит, а стоят». — «Как же так? а мне надо бы лошадей побойчее», — говорил я, сбивая их. «Лошадей тебе побойчее?» — «Ну да». — «Да эти-то ведь настоящие черти: их и не удержишь ничем». И оно действительно так.
В этой неизвестности о войне пришли мы и в Манилу и застали там на рейде военный французский пароход. Ни мы, ни французы не знали, как нам
держать себя друг
с другом, и визитами мы не менялись, как это всегда делается в обыкновенное время. Пробыв там недели три, мы ушли, но перед уходом узнали, что там ожидали английскую эскадру.
— Ну, скажите, пожалуйста, что он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец, бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы ему приятель; поговорите ему… Я не знаю, что последнее время с ним сделалось: он мучит меня… эти насмешки… презрение… неуважение ко мне… Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец, богу: господи! Научи меня, как мне себя
держать с ним! Вы сами теперь слышали… в какую минуту, когда я потеряла отца, и что он говорит!
Неточные совпадения
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри
держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай
с богом!
Сам Государев посланный // К народу речь
держал, // То руганью попробует // И плечи
с эполетами // Подымет высоко, // То ласкою попробует // И грудь
с крестами царскими // Во все четыре стороны // Повертывать начнет.
Довольно демон ярости // Летал
с мечом карающим // Над русскою землей. // Довольно рабство тяжкое // Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими //
Держало на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, // То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею, души сильные // Зовет на честный путь.
Восстав от сна
с молитвою, // Причесывает голову // И
держит наотлет, // Как девка, косу длинную // Высокий и осанистый // Протоиерей Стефан.
Да, видно, Бог прогневался. // Как восемь лет исполнилось // Сыночку моему, // В подпаски свекор сдал его. // Однажды жду Федотушку — // Скотина уж пригналася, // На улицу иду. // Там видимо-невидимо // Народу! Я прислушалась // И бросилась в толпу. // Гляжу, Федота бледного // Силантий
держит за ухо. // «Что
держишь ты его?» // — Посечь хотим маненичко: // Овечками прикармливать // Надумал он волков! — // Я вырвала Федотушку, // Да
с ног Силантья-старосту // И сбила невзначай.