Неточные совпадения
Мы воротились к берегу садом, не поднимаясь опять на
гору, останавливались перед разными
деревьями. На берегу застали живую сцену.
Зелень, то есть
деревья, за исключением мелких кустов, только и видна вблизи ферм, а то всюду голь, все обнажено и иссушено солнцем, убито неистовыми, дующими с моря и с
гор ветрами.
Я с новым удовольствием обошел его весь, останавливался перед разными
деревьями, дивился рогатым, неуклюжим кактусам и опять с любопытством смотрел на Столовую
гору.
Мы переговаривались с ученой партией, указывая друг другу то на красивый пейзаж фермы, то на
гору или на выползшую на дорогу ящерицу; спрашивали название трав,
деревьев и в свою очередь рассказывали про птиц, которых видели по дороге, восхищались их разнообразием и красотой.
Здесь пока, до начала
горы, растительность была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами, смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи, как будто с закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие
деревья и цветники, неудачная претензия на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста, не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Славное это местечко Винберг! Это большой парк с веселыми, небольшими дачами. Вы едете по аллеям, между дубами, каштанами, тополями. Домики едва выглядывают из гущи садов и цветников. Это все летние жилища горожан, большею частью англичан-негоциантов. Дорога превосходная, воздух отрадный; сквозь
деревья мелькают вдали пейзажи
гор, фермы. Особенно хороша Констанская
гора, вся покрытая виноградниками, с фермами, дачами у подошвы. Мы быстро катились по дороге.
Земли нет: все леса и сады, густые, как щетка.
Деревья сошли с берега и теснятся в воду. За садами вдали видны высокие
горы, но не обожженные и угрюмые, как в Африке, а все заросшие лесом. Направо явайский берег, налево, среди пролива, зеленый островок, а сзади, на дальнем плане, синеет Суматра.
А кругом, над головами, скалы,
горы, крутизны, с красивыми оврагами, и все поросло лесом и лесом. Крюднер ударил топором по пню, на котором мы сидели перед хижиной; он сверху весь серый; но едва топор сорвал кору, как под ней заалело
дерево, точно кровь. У хижины тек ручеек, в котором бродили красноносые утки. Ручеек можно перешагнуть, а воды в нем так мало, что нельзя и рук вымыть.
Один прислал шкатулку, черную, лакированную, с золотыми рельефами храмов, беседок,
гор,
деревьев.
Чудесен и голубой залив, и зеленый берег, дальние
горы, и все эти пальмы, бананы, кедры, бамбуки, черное, красное, коричневое
деревья, эти ручьи, островки, дачи — все так ярко, так обворожительно, фантастически прекрасно!..
Выработанному человеку в этих невыработанных пустынях пока делать нечего. Надо быть отчаянным поэтом, чтоб на тысячах верст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтоб считать эти
горы, камни,
деревья за мебель и украшение своего жилища, медведей — за товарищей, а дичь — за провизию.
Не раз содрогнешься, глядя на дикие громады
гор без растительности, с ледяными вершинами, с лежащим во все лето снегом во впадинах, или на эти леса, которые растут тесно, как тростник,
деревья жмутся друг к другу, высасывают из земли скудные соки и падают сами от избытка сил и недостатка почвы.
За рекой все еще бушевало пламя. По небу вместе с дымом летели тучи искр. Огонь шел все дальше и дальше. Одни
деревья горели скорее, другие — медленнее. Я видел, как через реку перебрел кабан, затем переплыл большой полоз Шренка; как сумасшедшая, от одного дерева к другому носилась желна, и, не умолкая, кричала кедровка. Я вторил ей своими стонами. Наконец стало смеркаться.
Васса. Ну хоть про нее. Там головни-то шипят. Сырое
дерево горит туго. А Гурий Кротких — научит. Он за двести целковых в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию делать. Полтина за урок. Пришел ко мне служить — штаны были мятые, а недавно, в театре, гляжу — на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы! В матросы, значит, Онегин?
Неточные совпадения
В долины, в рощи тихие // Мы сами улетим!» // Дотла
сгорело дерево, // Дотла
сгорели птенчики, // Тут прилетела мать.
Горит и стонет
дерево, //
Горят и стонут птенчики: // «Ой, матушка! где ты?
Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, который разбегается все шире и шире, мелькали из-за
дерев, а дальше синелись зубчатою стеной
горы, и из-за них выглядывал Казбек в своей белой кардинальской шапке.
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные
дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих
гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на
гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых
дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?