Неточные совпадения
Но, к удивлению и удовольствию моему, на длинном столе стоял всего один графин хереса, из которого
человека два выпили по рюмке, другие и не заметили его.
Даже пресную воду стали выдавать по порциям: сначала по
две, потом по одной кружке в день на
человека, только для питья.
Кроме торжественных обедов во дворце или у лорда-мэра и других, на сто, двести и более
человек, то есть на весь мир, в обыкновенные дни подают на стол две-три перемены, куда входит почти все, что едят
люди повсюду.
«Десерта не будет, — заключил он почти про себя, — Зеленый и барон по ночам все поели, так что в воскресенье дам по апельсину да по
два банана на
человека».
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось по мере того, как каждый из нас вылезал из экипажа. Отель этот был лучше всех, которые мы видели, как и сам Устер лучше всех местечек и городов по нашему пути. В гостиной, куда входишь прямо с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного
человека: прекрасная новая мебель, крашеные полы, круглый стол, на нем
два большие бронзовые канделябра и ваза с букетом цветов.
Кушала она очень мало и чуть-чуть кончиком губ брала в рот маленькие кусочки мяса или зелень. Были тут вчерашние двое молодых
людей. «Yes, y-e-s!» — поддакивала беспрестанно полковница, пока ей говорил кто-нибудь. Отец Аввакум от скуки, в промежутках
двух блюд, считал, сколько раз скажет она «yes». «В семь минут 33 раза», — шептал он мне.
Круглым счетом истребляется зверями по
человеку в
два дня; особенно погибает много китайцев, вероятно, потому, что их тут до сорока, а прочих жителей до двадцати тысяч.
К нам не выехало ни одной лодки, как это всегда бывает в жилых местах; на берегу не видно было ни одного
человека; только около самого берега, как будто в белых бурунах, мелькнули
два огня и исчезли.
«Где жилье?» — спросил я, напрасно ища глазами хижины, кровли,
человека или хоть животное. Ничего не видать; но наши были уже на берегу. Вон в этой бухточке есть хижина, вон в той
две да за горой несколько избушек.
Года четыре назад приходили
два китоловные судна и, постояв несколько времени, ушли, как делают все порядочные
люди и корабли.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с
людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того,
две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу; а всех было
человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В другое время я бы поцеремонился; но дойти и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился и сел на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков
двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце и накалились.
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения.
Люди появляются редко; животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Японцы тихо, с улыбкой удовольствия и удивления, сообщали друг другу замечания на своем звучном языке. Некоторые из них, и особенно один из переводчиков, Нарабайоси 2-й (их
два брата, двоюродные, иначе гейстра), молодой
человек лет 25-ти, говорящий немного по-английски, со вздохом сознался, что все виденное у нас приводит его в восторг, что он хотел бы быть европейцем, русским, путешествовать и заглянуть куда-нибудь, хоть бы на Бонинсима…
Надо было прибрать подарок другому губернатору, оппер-баниосам,
двум старшим и всем младшим переводчикам, всего
человекам двадцати.
Порядок тот же, как и в первую поездку в город, то есть впереди ехал капитан-лейтенант Посьет, на адмиральской гичке, чтоб встретить и расставить на берегу караул; далее, на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти
человек; за ним катер с музыкантами, потом катер со стульями и слугами; следующие
два занимали офицеры:
человек пятнадцать со всех судов.
Тронет, и уж тронула. Американцы, или
люди Соединенных Штатов, как их называют японцы, за
два дня до нас ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да
двух офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют суда других наций, что они взяли эти острова под свое покровительство против ига японцев, на которых имеют какую-то претензию, и потому просят других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного угля, и после этого
человек Соединенных Штатов, коммодор Перри, отплыл в Японию.
В одном только кабинете пастора, наполненном книгами и рукописями, были
два небольших окна со стеклами, подаренными ему, кажется,
человеком Соединенных Штатов.
«Зачем так много всего этого? — скажешь невольно, глядя на эти двадцать, тридцать блюд, — не лучше ли два-три блюда, как у нас?..» Впрочем, я не знаю, что лучше: попробовать ли понемногу от двадцати блюд или наесться
двух так, что
человек после обеда часа
два томится сомнением, будет ли он жив к вечеру, как это делают иные…
К счастью, с ним были, между прочим,
два молодых
человека, которые, хотя очень дурно, но зато очень скоро говорили по-французски.
Наконец объявлено, что не сегодня, так завтра снимаемся с якоря. Надо было перебраться на фрегат. Я последние
два дня еще раз объехал окрестности, был на кальсадо, на Эскольте, на Розарио, в лавках. Вчера отправил свои чемоданы домой, а сегодня, после обеда, на катере отправился и сам. С нами поехал француз Рl. и еще испанец, некогда моряк, а теперь commandant des troupes, как он называл себя. В этот день обещали быть на фрегате несколько испанских семейств, в которых были приняты наши молодые
люди.
Их всего было
человек семь испанцев да три дамы,
две испанки, мать с дочерью, и одна англичанка.
Так мы шли версты
две, и я отчаялся уже дойти, как вдруг увидели наших
людей.
Нам подали шлюпки, и мы, с
людьми и вещами, свезены были на прибрежный песок и там оставлены, как совершенные Робинзоны. Что толку, что Сибирь не остров, что там есть города и цивилизация? да до них
две, три или пять тысяч верст! Мы поглядывали то на шкуну, то на строения и не знали, куда преклонить голову. Между тем к нам подошел какой-то штаб-офицер, спросил имена, сказал свое и пригласил нас к себе ужинать, а завтра обедать. Это был начальник порта.
Было близко сумерек, когда я, с
человеком и со всем багажом, по песку, между кустов тальника, подъехал на
двух тройках, в телегах, к берестяной юрте, одиноко стоящей на правом берегу Лены.
Я пригласил его пить чай. «У нас чаю и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой
человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза на
два». — «Так и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару и чаю?» — заметил я. «Кабы вы одни кушали, а то по станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов! давай что есть!»
Тогда же приехал к нам с Амура бывший генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев и, пробыв у нас дня
два на фрегате, уехал в Николаевск, куда должна была идти и шкуна «Восток» для доставления его со свитою в Аян на Охотском море. На этой шкуне я и отправился с фрегата, и с радостью, что возвращаюсь домой, и не без грусти, что должен расстаться с этим кругом отличных
людей и товарищей.
Вот тут и началась опасность. Ветер немного засвежел, и помню я, как фрегат стало бить об дно. Сначала было два-три довольно легких удара. Затем так треснуло, что затрещали шлюпки на боканцах и марсы (балконы на мачтах). Все бывшие в каютах выскочили в тревоге, а тут еще удар, еще и еще. Потонуть было трудно: оба берега в какой-нибудь версте; местами, на отмелях, вода была по пояс
человеку.
Последний воротился тогда в Иркутск сухим путем (и я примкнул к его свите), а пароход и при нем баржу, открытую большую лодку, где находились не умещавшиеся на пароходе
люди и провизия, предоставил адмиралу. Предполагалось употребить на это путешествие до Шилки и Аргуни, к месту слияния их, в местечко Усть-Стрелку, месяца полтора, и провизии взято было на
два месяца, а плавание продолжалось около трех месяцев.