Неточные совпадения
Мы пошли
в лавку: да, здесь есть лавка, разумеется
китайская.
После уж, качаясь
в штилях
китайских морей или несомые плавно попутным муссоном, мы поняли, отчего ходят далеко джонки.
Притом он служит приютом малайским и
китайским пиратам, которые еще весьма сильны и многочисленны
в здешних морях.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому, индийскому и
китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные ряды домов
в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут
в мазанках.
Наконец въехали опять
в китайский квартал, и опять нас охватили разные запахи.
Некоторым нужно было что-то купить, и мы велели везти себя
в европейский магазин; но собственно европейских магазинов нет: европейцы ведут оптовую торговлю, привозят и увозят грузы, а розничная торговля вся
в руках китайцев. Лавка была большая,
в две комнаты: и чего-чего
в ней не было! Полотна, шелковые материи, сигары, духи, мыло, помада, наконец,
китайские резные вещи, чай и т. п.
Я дня два не съезжал на берег. Больной, стоял я, облокотясь на сетки, и любовался на небо, на окрестные острова, на леса, на разбросанные по берегам хижины, на рейд, с движущеюся картиной джонок, лодок, вглядывался
в индийские,
китайские физиономии, прислушивался к говору.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они,
в коленкоровую кофту,
в синие шаровары,
в туфлях с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины целого мира, с прибавлением
китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового дерева, с резьбой и т. п.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся
в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели
в предместьях несколько
китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались
в глаза.
Это дворец невидимой феи, индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные
китайские фонари, роскошный европейский диван, а рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится
в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
Все комнаты оживлены чьим-то таинственным присутствием: много цветов,
китайская библиотека, вазы, ларчики. Мы приездом своим как будто спугнули кого-то. Но
в доме не слыхать ни шороха, ни шелеста. А вон два-три туалета: нет сомнения, у Вампоа есть жена, может быть, две-три. Где ж они?
В городе уже сияли огни; особенно ярко освещаются
китайские ряды разноцветными бумажными фонарями.
Дня три я не сходил на берег: нездоровилось и не влекло туда, не веяло свежестью и привольем. Наконец, на четвертый день, мы с Посьетом поехали на шлюпке, сначала вдоль
китайского квартала, состоящего из двух частей народонаселения: одна часть живет на лодках, другая
в домишках, которые все сбиты
в кучу и лепятся на самом берегу, а иные утверждены на сваях, на воде.
Мы дошли до
китайского квартала, который начинается тотчас после европейского. Он состоит из огромного ряда лавок с жильем вверху, как и
в Сингапуре. Лавки небольшие, с материями, посудой, чаем, фруктами. Тут же помещаются ремесленники, портные, сапожники, кузнецы и прочие. У дверей сверху до полу висят вывески: узенькие,
в четверть аршина, лоскутки бумаги с
китайскими буквами. Продавцы, все решительно голые, сидят на прилавках, сложа ноги под себя.
Мы дошли по
китайскому кварталу до моря и до плавучего населения, потом поднялись на горку и углубились
в переулок — продолжение
китайского квартала.
Мы спустились с возвышения и вошли опять
в китайский квартал, прошли, между прочим, мимо одного дома, у окна которого голый молодой китаец наигрывал на инструменте, вроде гитары, скудный и монотонный мотив.
Между тем тут стояла
китайская лодка;
в ней мы увидели, при лунном свете, две женские фигуры.
По приезде адмирала епископ сделал ему визит. Его сопровождала свита из четырех миссионеров, из которых двое были испанские монахи, один француз и один китаец, учившийся
в знаменитом римском училище пропаганды. Он сохранял свой
китайский костюм, чтоб свободнее ездить по Китаю для сношений с тамошними христианами и для обращения новых. Все они завтракали у нас; разговор с епископом, итальянцем, происходил на французском языке, а с китайцем отец Аввакум говорил по-латыни.
Я ходил часто по берегу, посещал лавки, вглядывался
в китайскую торговлю, напоминающую во многом наши гостиные дворы и ярмарки, покупал разные безделки, между прочим чаю — так, для пробы. Отличный чай, какой у нас стоит рублей пять, продается здесь (это уж из третьих или четвертых рук) по тридцати коп. сер. и самый лучший по шестидесяти коп. за английский фунт.
Китайское море. — Шквалы. — Выход
в Тихий океан. — Ураган. — Штили и жары. — Остров Пиль, порт Ллойд. — Корвет «Оливуца» и транспорт Американской компании «Князь Меншиков». — Курьеры из России. — Поселенцы. — Прогулка, обед и вечер на берегу.
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой ветра, только
в десять,
в двадцать раз сильнее, и не
в поле, а
в море, — и вы получите слабое понятие о том, что мы испытывали
в ночи с 8-го на 9-е и все 9-е число июля, выходя из
Китайского моря
в Тихий океан.
Татарский пролив и племенная, нередкая
в истории многих имеющих один корень народов вражда могла разделить навсегда два племени, из которых
в одно,
китайское, подмешались, пожалуй, и манчжуры, а
в другое, японское, — малайцы, которых будто бы японцы, говорит Кемпфер, застали
в Нипоне и вытеснили вон.
В языке их, по словам знающих по-китайски, есть некоторое сходство с
китайским.
Нет, пусть японцы хоть сейчас посадят меня
в клетку, а я, с упрямством Галилея, буду утверждать, что они — отрезанные ломти
китайской семьи, ее дети, ушедшие на острова и, по географическому своему положению, запершиеся там до нашего прихода. И самые острова эти, если верить геологам, должны составлять часть, оторвавшуюся некогда от материка…
Я перешел
в капитанскую каюту, сел там на окно и смотрел на море: оно напоминало выдержанный нами
в Китайском море ураган.
Между тем
китайский ученый не смеет даже выразить свою мысль живым, употребительным языком: это запрещено; он должен выражаться, как показано
в книгах.
А нечего делать японцам против кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у
китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и ходят только у берегов. Кемпфер говорит, что
в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили
в чужие земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели
в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу
в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый
китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
С баниосами были переводчики Льода и Cьоза. Я вслушивался
в японский язык и нашел, что он очень звучен.
В нем гласные преобладают, особенно
в окончаниях. Нет ничего грубого, гортанного, как
в прочих восточных языках. А баниосы сказали, что русский язык похож будто на
китайский, — спасибо! Мы заказали привезти много вещей, вееров, лакированных ящиков и тому подобного. Не знаем, привезут ли.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время
китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны
в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Меня звали, но я не был готов, да пусть прежде узнают, что за место этот Шанхай, где там быть и что делать? пускают ли еще
в китайский город?
Инсургенты
в городе, войска стоят лагерем вокруг: нет надежды увидеть
китайский театр, получить приглашение на
китайский обед, попробовать птичьих гнезд.
Теперь я ношу ботинки
китайской работы, сделанные
в Гонконге…
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт,
в него нельзя попасть: инсургенты не пускают. Они дрались с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть
в полутораста верстах от
китайского берега и не побывать на нем. О войне с Турцией тоже не решено, вместе с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас пойдем
в Японию, несмотря на то, что у нас нет сухарей.
Рулевой правил наудачу;
китайские матросы, сев на носу
в кружок, с неописанным проворством ели двумя палочками рис.
Всего более мутил меня запах проклятого растительного масла, употребляемого китайцами
в пищу; запах этот преследовал меня с Явы: там я почуял его
в первый раз
в китайской лавчонке и с той минуты возненавидел.
Наконец, слава Богу, вошли почти
в город. Вот подходим к пристани, к доку, видим уже трубу нашей шкуны;
китайские ялики снуют взад и вперед.
В куче судов видны клиппера, поодаль стоит, закрытый излучиной, маленький, двадцатишестипушечный английский фрегат «Spartan», еще далее французские и английские пароходы. На зданиях развеваются флаги европейских наций, обозначая консульские дома.
Под проливным дождем, при резком, холодном ветре,
в маленькой крытой
китайской лодке, выточенной чисто, как игрушка, с украшениями из бамбука, устланной белыми циновками, ехали мы по реке Вусуну.
На рейде рисуются легкие очертания военных судов, рядом стоят большие барки, недалеко и военные
китайские суда, с тонкими мачтами, которые смотрят
в разные стороны.
Между тем мы своротили с реки на канал, перешли маленький мостик и очутились среди пестрой, движущейся толпы, среди говора, разнообразных криков, толчков, запахов, костюмов — словом, на базаре. Здесь представлялась мне полная картина
китайского народонаселения без всяких прикрас,
в натуре.
Непривлекательна
китайская кухня, особенно при масле, которое они употребляют
в пищу!
В Шанхае ходит двух родов монета: испанские и американские доллары и медная
китайская монета.
На них даже кладется от общества шанхайских купцов
китайская печать,
в знак того, что они не фальшивые.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил
в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули
в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться
в китайский лагерь.
Туда и оттуда беспрестанно носили мимо нас
в паланкинах
китайских чиновников и купцов.
Англичанин этот, про которого я упомянул, ищет впечатлений и приключений. Он каждый день с утра отправляется, с заряженным револьвером
в кармане, то
в лагерь, то
в осажденный город, посмотреть, что там делается, нужды нет, что
китайское начальство устранило от себя ответственность за все неприятное, что может случиться со всяким европейцем, который без особенных позволений и предосторожностей отправится на место военных действий.
Торг этот запрещен, даже проклят
китайским правительством; но что толку
в проклятии без силы?
Английское правительство оправдывается тем, что оно не властно запретить сеять
в Индии мак, а присматривать-де за неводворением опиума
в Китай — не его дело, а обязанность
китайского правительства.
Шанхай играет бесспорно первостепенную роль
в китайской торговле.
Шанхай сам по себе ничтожное место по народонаселению;
в нем всего (было до осады) до трехсот тысяч жителей: это мало для
китайского города, но он служил торговым предместьем этим городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и чай — две самые важные статьи, которыми пока расплачивается Китай за бумажные, шерстяные и другие европейские и американские изделия.