Неточные совпадения
Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться
в недра
гор, или опускаться
в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику.
Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо берегов Европы, как
в первый раз пал на нас у подошвы
гор Мадеры ласковый луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же моря, заплескали голубые волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим с берега благоуханием цветов.
Мы вошли
в Зунд; здесь не видавшему никогда ничего, кроме наших ровных степных местностей,
в первый раз являются
в тумане картины
гор, желтых, лиловых, серых, смотря по освещению солнца и расстоянию.
После завтрака, состоявшего из
горы мяса, картофеля и овощей, то есть тяжелого обеда, все расходились: офицеры
в адмиралтейство на фрегат к работам, мы, не офицеры, или занимались дома, или шли за покупками, гулять, кто
в Портсмут, кто
в Портси, кто
в Саутси или
в Госпорт — это названия четырех городов, связанных вместе и составляющих Портсмут.
Выход
в океан. — Крепкий ветер и качка. — Прибытие на Мадеру. — Город Фунчал. — Прогулка на
гору. — Обед у консула. — Отплытие.
Юность резвилась, каталась из угла
в угол, как с
гор.
Опираясь на него, я вышел «на улицу»
в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто вырвалась из-под ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная
гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.
В это время К. И. Лосев вошел
в каюту. Я стал рассказывать о своем
горе.
Cogito ergo sum — путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевел я на этот раз знаменитое изречение, поднимаясь
в носилках по
горе и упиваясь необыкновенным воздухом, не зная на что смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее небо, или на океан.
Группа
гор тесно жалась к одной главной
горе — это первая большая
гора, которую увидели многие из нас, и то она помещена
в аристократию
гор не за высоту, составляющую всего около 6000 футов над уровнем моря, а за свое вино.
В разных местах по
горам носились облака. Там белое облако стояло неподвижно, как будто прильнуло к земле, а там раскинулось по
горе другое, тонкое и прозрачное, как кисея, и сеяло дождь;
гора опоясывалась радугами.
Я не торопился на
гору: мне еще ново было все
в городе, где на всем лежит яркий, южный колорит.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они.
В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов
горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли,
в том числе и наш.
Вот, смотрите, громада исполинской крепости рушится медленно, без шума; упал один бастион, за ним валится другой; там опустилась, подавляя собственный фундамент, высокая башня, и опять все тихо отливается
в форму
горы, островов с лесами, с куполами.
Приход
в Falsebay. — Саймонсбей и Саймонстоун. — Поправки на фрегате. — Капштат. — «Welch’s hotel». — Столовая
гора, Львиная
гора и Чертов пик. — Ботанический сад. — Клуб. — Англичане, голландцы, малайцы, готтентоты и негры. — Краткий исторический очерк Капской колонии и войн с кафрами. — Поездка по колонии. — Соммерсет. — Стелленбош. — Ферма Эльзенборг. — Паарль.
9-го мы думали было войти
в Falsebay, но ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать по ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные от ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и
гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто к средине, а основания выдается
в море. Вершины
гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
Наконец 10 марта, часу
в шестом вечера, идучи снизу по трапу, я взглянул вверх и остолбенел:
гора так и лезет на нас.
Мы стали
в полутора верстах от берега, но он состоял из
горы, и она показалась мне так высока, что скрадывала расстояние, подавляя высотой домы и церкви Саймонстоуна.
— «Помни же!» И географический урок Фаддееву был развлечением среди
гор, песков,
в захолустье.
«Что ты станешь там делать?» — «А вон на ту
гору охота влезть!» Ступив на берег, мы попали
в толпу малайцев, негров и африканцев, как называют себя белые, родившиеся
в Африке.
На камине и по углам везде разложены минералы, раковины, чучелы птиц, зверей или змей, вероятно все «с острова Св. Маврикия».
В камине лежало множество сухих цветов, из породы иммортелей, как мне сказали. Они лежат, не изменяясь по многу лет: через десять лет так же сухи, ярки цветом и так же ничем не пахнут, как и несорванные. Мы спросили инбирного пива и констанского вина, произведения знаменитой Констанской
горы. Пиво мальчик вылил все на барона Крюднера, а констанское вино так сладко, что из рук вон.
Мы провели с час, покуривая сигару и глядя
в окно на корабли,
в том числе на наш, на дальние
горы; тешились мыслью, что мы
в Африке.
Я никак не ожидал, чтоб Фаддеев способен был на какую-нибудь любезность, но, воротясь на фрегат, я нашел у себя
в каюте великолепный цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «Где ты взял?» — спросил я. «
В Африке, на
горе достал», — отвечал он.
Мы видели высоко
в ущельях
гор пасущихся коров: они казались снизу букашками.
По дороге еще есть красивая каменная часовня
в полуготическом вкусе, потом,
в стороне под
горой, на берегу, выстроено несколько домиков для приезжающих на лето брать морские ванны.
Задолго до въезда
в город глазам нашим открылись три странные массы
гор, не похожих ни на одну из виденных нами.
К ней прислонилась третья
гора, вся
в рытвинах, более первых заросшая зеленью.
Столовая
гора названа так потому, что похожа на стол, но она похожа и на сундук, и на фортепиано, и на стену — на что хотите, всего меньше на
гору. Бока ее кажутся гладкими, между тем
в подзорную трубу видны большие уступы, неровности и углубления; но они исчезают
в громадности глыбы. Эти три
горы, и между ними особенно Столовая, недаром приобрели свою репутацию.
Львиная
гора похожа, говорят, на лежащего льва: продолговатый холм
в самом деле напоминает хребет какого-то животного, но конический пик, которым этот холм примыкает к Столовой
горе, вовсе не похож на львиную голову.
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво
в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными
в противоположную от Столовой
горы сторону, по причине знаменитых ветров, падающих с этой
горы на город и залив.
Но куда ни взглянешь, везде взгляд упирается то
в зеленеющие бока лежащего Льва, то
в Столовую
гору, то
в Чертов пик.
Я вглядывался
в рытвины Столовой
горы, промытые протоками и образующие видом так называемые «ножки стола».
Вся
гора, взятая нераздельно, кажется какой-то мрачной, мертвой, безмолвной массой, а между тем там много жизни: на подошву ее лезут фермы и сады;
в лесах гнездятся павианы (большие черные обезьяны), кишат змеи, бегают шакалы и дикие козы.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных
гор, которые группами, беспорядочно стоят, как люди, на огромной площади, то
в кружок, то рядом, то лицом или спинами друг к другу.
Дорогой навязавшийся нам
в проводники малаец принес нам винограду. Мы пошли назад все по садам, между огромными дубами, из рытвины
в рытвину, взобрались на пригорок и, спустившись с него, очутились
в городе. Только что мы вошли
в улицу, кто-то сказал: «Посмотрите на Столовую
гору!» Все оглянулись и остановились
в изумлении: половины
горы не было.
Столовая
гора может хоть вся закутаться
в саван — они не боятся.
Часов
в десять взошла луна и осветила залив. Вдали качались тихо корабли, направо белела низменная песчаная коса и темнели груды дальних
гор.
Моросил дождь, когда мы выехали за город и, обогнув Столовую
гору и Чертов пик, поехали по прекрасному шоссе,
в виду залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Я думал, что Гершель здесь делал свои знаменитые наблюдения над луной и двойными звездами, но нам сказали, что его обсерватория была устроена
в местечке Винберг, близ Констанской
горы, а эта принадлежит правительству.
В колонии считается более пород птиц, нежели во всей Европе, и именно до шестисот. Кусты местами были так часты, что составляли непроходимый лес; но они малорослы, а за ними далеко виднелись или необработанные песчаные равнины, или дикие
горы, у подошвы которых белели фермы с яркой густой зеленью вокруг.
Если принять
в соображение, что из этих доходов платится содержание чиновников, проводятся исполинские дороги через каменистые
горы, устроиваются порты, мосты, публичные заведения, церкви, училища и т. п., то окажется, что взимание податей равняется только крайней необходимости.
Часов
в пять пустились дальше. Дорога некоторое время шла все по той же болотистой долине. Мы хотя и оставили назади, но не потеряли из виду Столовую и Чертову
горы. Вправо тянулись пики, идущие от Констанской
горы.
Он знал все
в колонии:
горы, леса, даже кусты, каждую ферму, фермера, их слуг, собак, но всего более лошадей.
От Капштата
горы некоторое время далеко идут по обеим сторонам, а милях
в семидесяти стесняются
в длинное ущелье, через которое предстояло нам ехать.
Мы переговаривались с ученой партией, указывая друг другу то на красивый пейзаж фермы, то на
гору или на выползшую на дорогу ящерицу; спрашивали название трав, деревьев и
в свою очередь рассказывали про птиц, которых видели по дороге, восхищались их разнообразием и красотой.
Часов
в десять утра мы приехали
в местечко Соммерсет, длинным рядом построившееся у самой дороги, у подошвы
горы.
Ферстфельд останавливал наше внимание на живописных местах: то указывал холм, густо поросший кустарником, то белеющуюся на скате
горы в рытвине ферму с виноградниками.
Вот
гора и на ней три рытвины, как три ветви, идут
в разные стороны, а между рытвинами значительный горб — это задача.
Взгляд не успевал ловить подробностей этой большой, широко раскинувшейся картины. Прямо лежит на отлогости
горы местечко, с своими идущими частью правильным амфитеатром, частью беспорядочно перегибающимися по холмам улицами, с утонувшими
в зелени маленькими домиками, с виноградниками, полями маиса, с близкими и дальними фермами, с бегущими во все стороны дорогами. Налево
гора Паарль, которая, картинною разнообразностью пейзажей, яркой зеленью, не похожа на другие здешние
горы.
На южной оконечности
горы издалека был виден, как будто руками человеческими обточенный, громадный камень: это Diamond — Алмаз, камень-пещера,
в которой можно пообедать человекам пятнадцати.