Неточные совпадения
Бывало, не заснешь, если
в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь
в потолок и
в окна, или заскребет мышонок
в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда
в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер
в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или
вода не блестит, как хрусталь…
«Вот вы привыкли по ночам сидеть, а там, как солнце село, так затушат все огни, — говорили другие, — а шум, стукотня какая, запах, крик!» — «Сопьетесь вы там с кругу! — пугали некоторые, — пресная
вода там
в редкость, все больше ром пьют».
Казалось, все страхи, как мечты, улеглись: вперед манил простор и ряд неиспытанных наслаждений. Грудь дышала свободно, навстречу веяло уже югом, манили голубые небеса и
воды. Но вдруг за этою перспективой возникало опять грозное привидение и росло по мере того, как я вдавался
в путь. Это привидение была мысль: какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, перед обществом, которое следит за плавателями?
Заговорив о парусах, кстати скажу вам, какое впечатление сделала на меня парусная система. Многие наслаждаются этою системой, видя
в ней доказательство будто бы могущества человека над бурною стихией. Я вижу совсем противное, то есть доказательство его бессилия одолеть
воду.
Оно, пожалуй, красиво смотреть со стороны, когда на бесконечной глади
вод плывет корабль, окрыленный белыми парусами, как подобие лебедя, а когда попадешь
в эту паутину снастей, от которых проходу нет, то увидишь
в этом не доказательство силы, а скорее безнадежность на совершенную победу.
Напрасно водили меня показывать, как красиво вздуваются паруса с подветренной стороны, как фрегат, лежа боком на
воде, режет волны и мчится по двенадцати узлов
в час.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает
воду, а между тем десятки рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются
в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Даже пресную
воду стали выдавать по порциям: сначала по две, потом по одной кружке
в день на человека, только для питья.
«Завтра на вахту рано вставать, — говорит он, вздыхая, — подложи еще подушку, повыше, да постой, не уходи, я, может быть, что-нибудь вздумаю!» Вот к нему-то я и обратился с просьбою, нельзя ли мне отпускать по кружке пресной
воды на умыванье, потому-де, что мыло не распускается
в морской
воде, что я не моряк, к морскому образу жизни не привык, и, следовательно, на меня, казалось бы, строгость эта распространяться не должна.
«Нет», — с чувством подтвердил я,
в надежде, что он станет давать мне пресную
воду.
Уж я теперь забыл, продолжал ли Фаддеев делать экспедиции
в трюм для добывания мне пресной
воды, забыл даже, как мы провели остальные пять дней странствования между маяком и банкой; помню только, что однажды, засидевшись долго
в каюте, я вышел часов
в пять после обеда на палубу — и вдруг близехонько увидел длинный, скалистый берег и пустые зеленые равнины.
Нет, не отделяет
в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб к Рождеству послать столько-то четвертей родне, «седьмой
воде на киселе», за сто верст, куда уж он посылает десять лет этот оброк, столько-то
в год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом
в дом и там воспитанной.
Этому чиновнику посылают еще сто рублей деньгами к Пасхе, столько-то раздать у себя
в деревне старым слугам, живущим на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то ноги отморозили, ездивши по дрова, то обгорели, суша хлеб
в овине, кого
в дугу согнуло от какой-то лихой болести, так что спины не разогнет, у другого темная
вода закрыла глаза.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются
в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый
водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь на земле, ходил твердой ногой, спал
в постели, мылся пресной
водой, ел четыре-пять блюд, и все
в разных тарелках, читал, писал на столе, который не пляшет?
Это не слегка сверху окрашенная
вода, а густая яхонтовая масса, одинаково синяя на солнце и
в тени. Не устанешь любоваться, глядя на роскошное сияние красок на необозримом окружающем нас поле
вод.
Бесконечные
воды расстилаются здесь, как бесконечные пески той же Африки, через которые торопливо крадется караван, боясь, чтобы жажда не застигла его
в безводном пространстве.
Шлюпка наша уже приставала к кораблю, когда вдруг Савич закричал с палубы гребцам: «Живо, скорей, ступайте туда, вон огромная черепаха плавает поверх
воды, должно быть спит, — схватите!» Мы поворотили, куда указал Савич, но черепаха проснулась и погрузилась
в глубину, и мы воротились ни с чем.
Плавание
в южном полушарии замедлялось противным зюйд-остовым пассатом; по меридиану уже идти было нельзя: диагональ отводила нас
в сторону, все к Америке. 6-7 узлов был самый большой ход. «Ну вот вам и лето! — говорил дед, красный, весь
в поту, одетый
в прюнелевые ботинки, но, по обыкновению, застегнутый на все пуговицы. — Вот и акулы, вот и Южный Крест, вон и «Магеллановы облака» и «Угольные мешки!» Тут уж особенно заметно целыми стаями начали реять над поверхностью
воды летучие рыбы.
Встанешь утром, никуда не спеша, с полным равновесием
в силах души, с отличным здоровьем, с свежей головой и аппетитом, выльешь на себя несколько ведер
воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за работу.
На
воду спускали парус, который наполнялся
водой, а матросы прыгали с борта, как
в яму.
Когда обливаешься вечером,
в темноте,
водой, прямо из океана, искры сыплются, бегут, скользят по телу и пропадают под ногами, на палубе.
В нее надо войти умеючи, а то как раз стукнешься о каменья, которые почему-то называются римскими, или о Ноев ковчег, большой, плоский, высовывающийся из
воды камень у входа
в залив,
в нескольких саженях от берега, который тоже весь усеян более или менее крупными каменьями.
В одном месте, направо, есть озерко пресной
воды.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять
в аллею и потом
в улицу, которая вела
в поле и
в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись
в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно
в гору. Наконец забрались
в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам
воды.
Город посредством водопроводов снабжается отличной
водой из горных ключей. За это платится жителями известная подать, как, впрочем, за все удобства жизни. Англичане ввели свою систему сборов, о чем также будет сказано
в своем месте.
Как необходимая принадлежность к нему подается особо варенный
в одной
воде рис.
Чувствуешь, что каждый глоток этого воздуха есть прибавка к запасу здоровья; он освежает грудь и нервы, как купанье
в свежей
воде.
«Но это даром не проходит им, — сказал он, помолчав, — они крепки до времени, а
в известные лета силы вдруг изменяют, и вы увидите
в Англии многих индийских героев, которые сидят по углам, не сходя с кресел, или таскаются с одних минеральных
вод на другие».
«Теперь нет реки, — продолжал он, — или вон, пожалуй, она
в той канаве, а зимой это все на несколько миль покрывается
водой.
В одном месте прямо из скалы, чуть-чуть, текла струя свежей, холодной
воды; под ней вставлен был арестантами железный желобок.
— Потом, — говорил он, — вчера здешний magistrate (судья), которого мы видели
в Бенсклюфе (ущелье Бена), просил заехать к нему; потом отправимся на минеральные
воды».
Около города текут две реки: Гекc и Брееде. Из Гекса
вода через акведуки, миль за пять, идет
в город. Жители платят за это удобство маленькую пошлину.
Горячо, но можно продержать несколько секунд; брали
воду в рот: ни вкуса, ни запаха.
На сажень от горячего источника струилась из-под дерева нить
воды и тихо пропадала
в траве — вот вам и минеральный ключ!
Воды эти помогают более всего от ревматизма; но больных было всего трое; они жили
в двух-трех хижинах, построенных далеко от истока ключей.
Будь эти
воды в Европе, около них возникло бы целое местечко; а сюда из других частей света ездят лечиться одним только воздухом; между тем
в окружности Устера есть около восьми мест с минеральными источниками.
Мы взяли
в бутылку
воды, некоторые из всадников пересели
в экипаж, и мы покинули это живописное место, оживленное сильною растительностью.
Внизу, между каменьями, о которые с яростью плещутся вечные буруны, кое-где
в затишьях,
в прозрачной
воде, я видел стаями игравшую рыбу разной величины и формы.
Получив желаемое, я ушел к себе, и только сел за стол писать, как вдруг слышу голос отца Аввакума, который, чистейшим русским языком, кричит: «Нет ли здесь
воды, нет ли здесь
воды?» Сначала я не обратил внимания на этот крик, но, вспомнив, что, кроме меня и натуралиста,
в городе русских никого не было, я стал вслушиваться внимательнее.
У него загорелась целая тысяча спичек, и он до того оторопел, что, забывшись, по-русски требовал
воды, тогда как во всех комнатах,
в том числе и у него, всегда стояло по целому кувшину.
«Вот
вода! — сказал я, показывая на умывальник, — и у вас
в комнате есть
вода».
Часов
в десять вечера жестоко поддало, вал хлынул и разлился по всем палубам, на которых и без того много скопилось дождевой
воды.
Барон выглянул из своей каюты и закричал на дневальных, чтоб сводили
воду шваброй
в трюм.
Я хотел пробраться вверх,
в свою или капитанскую каюту, и ждал, пока
вода сбудет.
Вода — как зеркало, небо безмятежно — так и любуются друг другом: ничто не дохнет
в природе.
Небо млело избытком жара, и по вечерам носились
в нем,
в виде пыли, какие-то атомы, помрачавшие немного огнистые зори, как будто семена и зародыши жаркой производительной силы, которую так обильно лили здесь на землю и
воду солнечные лучи.
На рейде, у Анжера, останавливаются налиться
водой, запастись зеленью суда, которые не хотят идти
в Батавию, где свирепствуют гибельные, особенно для иностранцев, лихорадки.
Наверху царствует торжественное, но не мертвое безмолвие, хотя нет движения
в воздухе, нет ни малейшей зыби на
воде.