Неточные совпадения
Покойно, правда, было плавать в этом безмятежном царстве тепла и безмолвия: оставленная на столе книга, чернильница, стакан не трогались; вы ложились без опасения умереть под тяжестью комода или полки книг; но сорок с лишком дней в море!
Берег сделался господствующею нашею мыслью, и мы немало обрадовались,
вышедши, 16-го февраля утром,
из Южного тропика.
Зачем же, говорю я, так пусты и безжизненны эти прекрасные
берега? зачем так скучно смотреть на них, до того, что и
выйти из каюты не хочется? Скоро ли же это все заселится, оживится?
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О
береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма
из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на
берег выходить не понадобится.
Видели скот, потом множество ребятишек;
вышло несколько японцев
из хижин и дач и стали в кучу, глядя, как мы то остановимся, то подъедем к самому
берегу, то удалимся, лавируя взад и вперед.
Японские лодки непременно хотели пристать все вместе с нашими: можете себе представить, что
из этого
вышло. Одна лодка становилась поперек другой, и все стеснились так, что если б им поручили не пустить нас на
берег, то они лучше бы сделать не могли того, как сделали теперь, чтоб пустить.
Весною и осенью, да и летом в дождливую погоду, Найба, капризная, как все вообще горные реки, разливается и затопляет Сиянчу; сильное течение запирает вход для Такоэ, и эта тоже
выходит из берегов; то же происходит и с мелкими речками, впадающими в Такоэ.
Неточные совпадения
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю
из пистолета, — сказал я ему, — то беги на
берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и
вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.
В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут,
выходи на
берег», — и стрелою выскочила
из комнаты.
Раскольников
вышел из сарая на самый
берег, сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку.
А мне одно нужно: покой! И доктор говорит, что я нервная, что меня надо
беречь, не раздражать, и слава Богу, что он натвердил это бабушке: меня оставляют в покое. Мне не хотелось бы
выходить из моего круга, который я очертила около себя: никто не переходит за эту черту, я так поставила себя, и в этом весь мой покой, все мое счастие.
Через неделю после того он шел с поникшей головой за гробом Наташи, то читая себе проклятия за то, что разлюбил ее скоро, забывал подолгу и почасту, не
берег, то утешаясь тем, что он не властен был в своей любви, что сознательно он никогда не огорчил ее, был с нею нежен, внимателен, что, наконец, не в нем, а в ней недоставало материала, чтоб поддержать неугасимое пламя, что она уснула в своей любви и уже никогда не
выходила из тихого сна, не будила и его, что в ней не было признака страсти, этого бича, которым подгоняется жизнь, от которой рождается благотворная сила, производительный труд…