Неточные совпадения
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают
в сторону, мили на три от берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между рядами дач, одна другой красивее.
Въезжаешь в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей: местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут
в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
Из аллеи неприметно
въезжаешь в Капштат.
Прямо с моста мы
въехали как будто
в сад.
Мы
въехали в самое местечко, и я с сожалением оторвал взгляд от живописной горы.
Весело и бодро мчались мы под теплыми, но не жгучими лучами вечернего солнца и на закате, вдруг прямо из кустов,
въехали в Веллингтон. Это местечко построено
в яме, тесно, бедно и неправильно. С сотню голландских домиков, мазанок, разбросано между кустами, дубами, огородами, виноградниками и полями с маисом и другого рода хлебом. Здесь более, нежели где-нибудь, живет черных. Проехали мы через какой-то переулок, узенький, огороженный плетнем и кустами кактусов и алоэ, и выехали на большую улицу.
Как мы
въехали из кустов
в Веллингтон, так и выехали из него прямо
в кусты.
Мы стали
въезжать в самое ущелье.
Так
въехали мы опять
в ущелье, и только где становилось поугрюмее, Зеленый опять морщился и запевал мрачно: «Не бил барабан перед смутным полком».
Я обрадовался, мы продолжали путь и вскоре
въехали в мутную узенькую речку с каменною пристанью.
Там были все наши. Но что это они делают? По поляне текла та же мутная речка,
в которую мы
въехали. Здесь она дугообразно разлилась по луговине, прячась
в густой траве и кустах. Кругом росли редкие пальмы. Трое или четверо из наших спутников, скинув пальто и жилеты, стояли под пальмами и упражнялись
в сбивании палками кокосовых орехов. Усерднее всех старался наш молодой спутник по Капской колонии, П. А. Зеленый, прочие стояли вокруг и смотрели,
в ожидании падения орехов. Крики и хохот раздавались по лесу.
Въехав прямо
в речку и миновав множество джонок и яликов, сновавших взад и вперед, то с кладью, то с пассажирами, мы вышли на набережную, застроенную каменными лавками, совершенно похожими на наши гостиные дворы: те же арки, сквозные лавки, амбары, кучи тюков, бочки и т. п.; тот же шум и движение.
Наконец
въехали опять
в китайский квартал, и опять нас охватили разные запахи.
Мы
въехали в узенький пролив между Сингапуром и другими маленькими островами, покрытыми ярко-изумрудного цвета зеленью.
Мы
въехали в речку и пошли бродить по знакомым уже рядам и улицам.
Мы выехали из предместья и по длинному, но довольно узкому мосту через Пассиг, потом мимо казарм
въехали в крепость, окруженную широким, наполненным водой рвом и серой, массивной стеной из дикого камня.
Мы
въехали в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями.
В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять
в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались
в ряды экипажей.
В самом деле, бурунов не было, и мы
въехали в ручеек, как на санях.
Между тем я не заметил, что мы уж давно поднимались, что стало холоднее и что нам осталось только подняться на самую «выпуклость», которая висела над нашими головами. Я все еще не верил
в возможность
въехать и войти, а между тем наш караван уже тронулся при криках якутов. Камни заговорили под ногами. Вереницей, зигзагами, потянулся караван по тропинке. Две вьючные лошади перевернулись через голову, одна с моими чемоданами. Ее бросили на горе и пошли дальше.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов
в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах
в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы
въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Нужды нет, что якуты населяют город, а все же мне стало отрадно, когда я
въехал в кучу почерневших от времени, одноэтажных, деревянных домов: все-таки это Русь, хотя и сибирская Русь! У ней есть много особенностей как
в природе, так и
в людских нравах, обычаях, отчасти, как вы видите,
в языке, что и образует ей свою коренную, немного суровую, но величавую физиономию.
В самую заутреню Рождества Христова я
въехал в город. Опухоль
в лице была нестерпимая. Вот уж третий день я здесь, а Иркутска не видал. Теперь уже — до свидания.
Фрегату входить надо было очень верно, как карете
въезжать в тесные ворота, чтобы не наткнуться на риф.
Неточные совпадения
21) Перехват-Залихватский, Архистратиг Стратилатович, майор. О сем умолчу.
Въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки.
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей,
въезжал с триумфом
в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как
в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Но только что,
въехав на широкий, полукруглый двор и слезши с извозчика, он вступил на крыльцо и навстречу ему швейцар
в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал
в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и увидал, входя по отлогой ковровой лестнице, статую на площадке и
в верхних дверях третьего состаревшегося знакомого швейцара
в клубной ливрее, неторопливо и не медля отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, ― Левина охватило давнишнее впечатление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
В середине рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и на двор
въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные
в сохи и бороны лошади были сытые и крупные. Работники, очевидно, были семейные: двое были молодые,
в ситцевых рубахах и картузах; другие двое были наемные,
в посконных рубахах, — один старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к лошадям и принялся распрягать.
Чувство предстоящей скачки всё более и более охватывало его по мере того, как он
въезжал дальше и дальше
в атмосферу скачек, обгоняя экипажи ехавших с дач и из Петербурга на скачки.