Неточные совпадения
Экспедиция в Японию — не иголка: ее не спрячешь, не потеряешь. Трудно теперь съездить и в Италию, без ведома публики,
тому, кто раз брался за перо. А тут предстоит объехать
весь мир и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ без скуки, без нетерпения. Но как и что рассказывать и описывать? Это одно и
то же, что спросить, с какою физиономией явиться в общество?
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда в капитанскую каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!» Книги, обед —
все бросается, бегут наверх; я туда
же. В самом деле, купеческое судно, называемое в море коротко купец, для отличия от военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или на нос, или на корму,
того и гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда себе и другим.
Это постоянная лекция, наглядная, осязательная, в лицах, со
всеми подробностями, и отличная прогулка в
то же время.
То чувство выражается сознательною мыслью на лице и выработанным ею спокойствием, а у него лицо
все так
же кругло, бело, без всяких отметин и примет.
С этим
же равнодушием он,
то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и на новый прекрасный берег, и на невиданное им дерево, человека — словом,
все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
Во
всю дорогу в глазах была
та же картина, которую вытеснят из памяти только такие
же, если будут впереди.
Но пора кончить это письмо… Как? что?.. А что ж о Мадере: об управлении города, о местных властях, о числе жителей, о количестве выделываемого вина, о торговле: цифры, факты — где
же все? Вправе ли вы требовать этого от меня? Ведь вы просили писать вам о
том, что я сам увижу, а не
то, что написано в ведомостях, таблицах, календарях. Здесь
все, что я видел в течение 10-ти или 12-ти часов пребывания на Мадере. Жителей
всех я не видел, властей тоже и даже не успел хорошенько посетить ни одного виноградника.
Каждый день во всякое время смотрел я на небо, на солнце, на море — и вот мы уже в 140 ‹южной› широты, а небо
все такое
же, как у нас,
то есть повыше, на зените, голубое, к горизонту зеленоватое.
Приезжайте через год, вы, конечно, увидите
тот же песок,
те же пальмы счетом, валяющихся в песке негров и негритянок,
те же шалаши,
то же голубое небо с белым отблеском пламени, которое мертвит и жжет
все, что не прячется где-нибудь в ущелье, в тени утесов, когда нет дождя, а его не бывает здесь иногда по нескольку лет сряду.
Та же невидимая рука, которая чертила воздушные картины, поспешно зажигает огни во
всех углах тверди, и — засиял вечерний пир!
Опять пошла такая
же раздача:
тому того, этому другого, нашим молодым людям
всего.
Если прибегнешь за справками к путешественникам, найдешь у каждого
ту же разноголосицу показаний, и
все они верны, каждое своему моменту, именно моменту, потому что здесь
все изменяется не по дням, а по часам.
Но как
весь привоз товаров в колонию простирался на сумму около 1 1/2 миллиона фунт. ст., и именно: в 1851 году через Капштат, Саймонстоун, порты Елизабет и Восточный Лондон привезено товаров на 1 277 045 фунт. ст., в 1852 г. на 1 675 686 фунт. ст., а вывезено через
те же места в 1851 г. на 637 282, в 1852 г. на 651 483 фунт. ст., и таможенный годовой доход составлял в 1849 г. 84 256, в 1850 г. 102 173 и 1851 г. 111 260 фунт. ст.,
то нельзя и из этого заключить, чтобы англичане чересчур эгоистически заботились о своих выгодах, особенно если принять в соображение, что большая половина товаров привозится не на английских, а на иностранных судах.
До 1846 г. колония была покойна,
то есть войны не было; но это опять не значило, чтоб не было грабежей. По мере
того как кафры забывали о войне, они делались
все смелее; опять поднялись жалобы с границ. Губернатор созвал главных мирных вождей на совещание о средствах к прекращению зла. Вожди, обнаружив неудовольствие на эти грабежи, объявили, однако
же, что они не в состоянии отвратить беспорядков. Тогда в марте 1846 г. открылась опять война.
Часов в пять пустились дальше. Дорога некоторое время шла
все по
той же болотистой долине. Мы хотя и оставили назади, но не потеряли из виду Столовую и Чертову горы. Вправо тянулись пики, идущие от Констанской горы.
По-французски он не знал ни слова. Пришел зять его, молодой доктор, очень любезный и разговорчивый. Он говорил по-английски и по-немецки; ему отвечали и на
том и на другом языке. Он изъявил, как и
все почти встречавшиеся с нами иностранцы, удивление, что русские говорят на
всех языках. Эту песню мы слышали везде. «Вы не русский, — сказали мы ему, — однако ж вот говорите
же по-немецки, по-английски и по-голландски, да еще, вероятно, на каком-нибудь из здешних местных наречий».
На прощанье он сказал нам, что мы теперь видели полный образчик колонии. «
Вся она такая:
те же пески, местами болота, кусты и крупные травы».
Кучера, несмотря на водку, решительно объявили, что день чересчур жарок и дальше ехать кругом
всей горы нет возможности. Что с ними делать: браниться? — не поможет. Заводить процесс за десять шиллингов — выиграешь только десять шиллингов, а кругом Льва все-таки не поедешь. Мы велели
той же дорогой ехать домой.
Я перепугался: бал и обед! В этих двух явлениях выражалось
все, от чего так хотелось удалиться из Петербурга на время, пожить иначе, по возможности без повторений, а тут вдруг бал и обед! Отец Аввакум также втихомолку смущался этим. Он не был в Капштате и отчаивался уже быть. Я подговорил его уехать, и дня через два, с
тем же Вандиком, который был еще в Саймонстоуне, мы отправились в Капштат.
Их обязывают к миру, к занятиям, к торговле; они
все обещают, а потом, при первой оказии, запасшись опять оружием, делают
то же самое.
Там были
все наши. Но что это они делают? По поляне текла
та же мутная речка, в которую мы въехали. Здесь она дугообразно разлилась по луговине, прячась в густой траве и кустах. Кругом росли редкие пальмы. Трое или четверо из наших спутников, скинув пальто и жилеты, стояли под пальмами и упражнялись в сбивании палками кокосовых орехов. Усерднее
всех старался наш молодой спутник по Капской колонии, П. А. Зеленый, прочие стояли вокруг и смотрели, в ожидании падения орехов. Крики и хохот раздавались по лесу.
Наконец мне стало легче, и я поехал в Сингапур с несколькими спутниками. Здесь есть громкое коммерческое имя Вампоа. В Кантоне так называется бухта или верфь; оттуда ли родом сингапурский купец — не знаю, только и его зовут Вампоа. Он уж лет двадцать как выехал из Китая и поселился здесь. Он не может воротиться домой, не заплатив… взятки. Да едва ли теперь есть у него и охота к
тому. У него богатые магазины, домы и великолепная вилла; у него наши запасались
всем; к нему
же в лавку отправились и мы.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась
то на правый,
то на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в белых
же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые руки,
все шесть голов падали на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это
все дворцы, которые основаниями своими купаются в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные
теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой
же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Вбежали люди, начали разбирать эту кучу обломков, но в
то же мгновение
вся эта куча вместе с людьми понеслась назад, прямо в мой угол: я только успел вовремя подобрать ноги. Рюмки, тарелки, чашки, бутылки в буфетах так и скакали со звоном со своих мест.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал
всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у старика
же Севри, сверх
того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за
тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не
все уместились на полу; а
всех было человек двадцать. Хозяин,
то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В другое время я бы поцеремонился; но дойти и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился и сел на уступленное место — и в
то же мгновение вскочил: уж не
то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце и накалились.
Мы поспешили успокоить их и отвечали на
все искренно и простодушно и в
то же время не могли воздержаться от улыбки, глядя на эти мягкие, гладкие, белые, изнеженные лица, лукавые и смышленые физиономии, на косички и на приседанья.
Зачем
же, говорю я, так пусты и безжизненны эти прекрасные берега? зачем так скучно смотреть на них, до
того, что и выйти из каюты не хочется? Скоро ли
же это
все заселится, оживится?
На другой день, а может быть и дня через два после посещения переводчиков, приехали три или четыре лодки, украшенные флагами, флажками, значками, гербами и пиками —
все атрибуты военных лодок, хотя на лодках были
те же голые гребцы и ни одного солдата.
Потом следовал другой, третий вопрос,
все в
том же роде.
Тут были, между прочим, два или три старика в панталонах,
то есть ноги у них выше обтянуты синей материей, а обуты в такие
же чулки, как у
всех, и потом в сандалии.
Затем одинаковое трудолюбие и способности к ремеслам, любовь к земледелию, к торговле, одинаковые вкусы, один и
тот же род пищи, одежда — словом, во
всем найдете подобие, в иных случаях до
того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разноплеменности этих народов!
Вы, конечно,
того же мнения, как и эти многие, как и я, как и
все вероятно, словом — tout le monde [
весь свет — фр.].
В 10-м часу приехали, сначала оппер-баниосы, потом и секретари. Мне и К. Н. Посьету поручено было их встретить на шканцах и проводить к адмиралу. Около фрегата собралось более ста японских лодок с голым народонаселением. Славно: пестроты нет,
все в одном и
том же костюме, с большим вкусом! Мы с Посьетом ждали у грот-мачты, скоро ли появятся гости и что за секретари в Японии, похожи ли на наших?
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие? Посмотрите, какие места!
Весь Восточный океан оживился бы торговлей…» Я хотел развивать свою мысль о
том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею, с Европой и Сибирью; но мы подъезжали к берегу. «Где
же город?» — «Да вот он», — говорят. «
Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
«Будьте вы прокляты!» — думает, вероятно, он, и чиновники
то же, конечно, думают; только переводчик Кичибе ничего не думает: ему
все равно, возьмут ли Японию, нет ли, он продолжает улыбаться, показывать свои фортепиано изо рту, хикает и перед губернатором, и перед нами.
Опять появились слуги: каждый нес лакированную деревянную подставку, с трубкой, табаком, маленькой глиняной жаровней, с горячими углями и пепельницей, и
тем же порядком ставили перед нами. С этим еще было труднее возиться. Японцам хорошо, сидя на полу и в просторном платье, проделывать
все эти штуки: набивать трубку, закуривать углем, вытряхивать пепел; а нам каково со стула? Я опять вспомнил угощенье Лисицы и Журавля.
Льода лежал
все время так и только исподлобья бросал такие
же пронзительные взгляды
то на губернатора,
то на нас.
Это справедливо во
всех тех случаях, которые им известны по опыту; там
же, напротив, где для них
все ново, они медлят, высматривают, выжидают, хитрят.
А если приходится сидеть, обедать, беседовать, заниматься делом на
том же месте, где ходишь,
то, разумеется, пожелаешь, чтоб ноги были у
всех чисты.
Вот и сегодня
то же: бледно-зеленый, чудесный, фантастический колорит, в котором есть что-то грустное; чрез минуту зеленый цвет перешел в фиолетовый; в вышине несутся клочки бурых и палевых облаков, и наконец
весь горизонт облит пурпуром и золотом — последние следы солнца; очень похоже на тропики.
Я видел наконец японских дам:
те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у
тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу.
Все они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят, они нескромно ведут себя — не знаю, не видал и не хочу чернить репутации японских женщин. Их нынче много ездит около фрегата:
все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят смело и смеются; а
те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Сегодня встаем утром: теплее вчерашнего; идем на фордевинд,
то есть ветер дует прямо с кормы; ходу пять узлов и ветер умеренный. «Свистать
всех наверх — на якорь становиться!» — слышу давеча и бегу на ют. Вот мы и на якоре. Но что за безотрадные скалы! какие дикие места! ни кустика нет. Говорят, есть деревня тут: да где
же? не видать ничего, кроме скал.
Целый вечер просидели мы
все вместе дома, разговаривали о европейских новостях, о вчерашнем пожаре, о лагере осаждающих, о их неудачном покушении накануне сжечь город, об осажденных инсургентах, о правителе шанхайского округа, Таутае Самква, который был в немилости у двора и которому обещано прощение, если он овладеет городом. В
тот же вечер мы слышали пушечные выстрелы, которые повторялись очень часто: это перестрелка императорских войск с инсургентами, безвредная для последних и бесполезная для первых.
Домы
все окружены дворами и большею частью красивые; архитектура у
всех почти одна и
та же:
все стиль загородных домов.
Стол был заставлен блюдами. «Кому есть
всю эту массу мяс, птиц, рыб?» — вот вопрос, который представится каждому неангличанину и неамериканцу. Но надо знать, что в Англии и в Соединенных Штатах для слуг особенного стола не готовится; они едят
то же самое, что и господа, оттого нечего удивляться, что чуть не целые быки и бараны подаются на стол.
В первый раз в жизни случилось мне провести последний день старого года как-то иначе, непохоже ни на что прежнее. Я обедал в этот день у японских вельмож! Слушайте
же, если вам не скучно, подробный рассказ обо
всем, что я видел вчера. Не берусь одевать
все вчерашние картины и сцены в их оригинальный и яркий колорит. Обещаю одно: верное, до добродушия, сказание о
том, как мы провели вчерашний день.
Порядок
тот же, как и в первую поездку в город,
то есть впереди ехал капитан-лейтенант Посьет, на адмиральской гичке, чтоб встретить и расставить на берегу караул; далее, на баркасе, самый караул, в числе пятидесяти человек; за ним катер с музыкантами, потом катер со стульями и слугами; следующие два занимали офицеры: человек пятнадцать со
всех судов.
Мы быстро двигались вперед мимо знакомых уже прекрасных бухт, холмов, скал, лесков. Я занялся
тем же, чем и в первый раз,
то есть мысленно уставлял
все эти пригорки и рощи храмами, дачами, беседками и статуями, а воды залива — пароходами и чащей мачт; берега населял европейцами: мне уж виделись дорожки парка, скачущие амазонки; а ближе к городу снились фактории, русская, американская, английская…