Неточные совпадения
— Полезь-ка, так узнает! Разве нет в дворне женского пола, кроме меня?
С Прошкой свяжусь! вишь, что выдумал! Подле него и сидеть-то тошно — свинья свиньей! Он, того и гляди, норовит ударить
человека или сожрать что-нибудь барское из-под рук — и не увидишь.
Навстречу Анне Павловне шел и сам Александр Федорыч, белокурый молодой
человек, в цвете лет, здоровья и сил. Он весело поздоровался
с матерью, но, увидев вдруг чемодан и узлы, смутился, молча отошел к окну и стал чертить пальцем по стеклу. Через минуту он уже опять говорил
с матерью и беспечно, даже
с радостью смотрел на дорожные сборы.
Куда в хорошие
люди пойдешь, и надень, да не садись зря, как ни попало, вон как твоя тетка, словно нарочно, не сядет на пустой стул или диван, а так и норовит плюхнуть туда, где стоит шляпа или что-нибудь такое; намедни на тарелку
с вареньем села — такого сраму наделала!
С виду он полный, потому что у него нет ни горя, ни забот, ни волнений, хотя он прикидывается, что весь век живет чужими горестями и заботами; но ведь известно, что чужие горести и заботы не сушат нас: это так заведено у
людей.
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то, как не вас? Много ли у нас таких, как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился целое утро
с подрядчиком, да все как-то не сходимся… а как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать?
человек не молодой: чай, голову растеряет.
Кончился завтрак. Ямщик уже давно заложил повозку. Ее подвезли к крыльцу.
Люди выбегали один за другим. Тот нес чемодан, другой — узел, третий — мешок, и опять уходил за чем-нибудь Как мухи сладкую каплю,
люди облепили повозку, и всякий совался туда
с руками.
Дальше ничего нельзя было разобрать. В эту минуту послышался звук другого колокольчика: на двор влетела телега, запряженная тройкой.
С телеги соскочил, весь в пыли, какой-то молодой
человек, вбежал в комнату и бросился на шею Александру.
В Петербурге он слыл за
человека с деньгами, и, может быть, не без причины; служил при каком-то важном лице чиновником особых поручений и носил несколько ленточек в петлице фрака; жил на большой улице, занимал хорошую квартиру, держал троих
людей и столько же лошадей.
Он был высокий, пропорционально сложенный мужчина,
с крупными, правильными чертами смугло-матового лица,
с ровной, красивой походкой,
с сдержанными, но приятными манерами. Таких мужчин обыкновенно называют bel homme. [Представительный
человек (франц.)]
Однажды утром, когда он проснулся и позвонил,
человек, вместе
с чаем, принес ему три письма и доложил, что приходил какой-то молодой барин, который называл себя Александром Федорычем Адуевым, а его — Петра Иваныча — дядей, и обещался зайти часу в двенадцатом.
Впрочем, когда я дома обедаю, то милости прошу и тебя, а в другие дни — здесь молодые
люди обыкновенно обедают в трактире, но я советую тебе посылать за своим обедом: дома и покойнее и не рискуешь столкнуться бог знает
с кем.
Александр сначала
с провинциальным любопытством вглядывался в каждого встречного и каждого порядочно одетого
человека, принимая их то за какого-нибудь министра или посланника, то за писателя: «Не он ли? — думал он, — не этот ли?» Но вскоре это надоело ему — министры, писатели, посланники встречались на каждом шагу.
— «Дядя мой ни демон, ни ангел, а такой же
человек, как и все, — диктовал он, — только не совсем похож на нас
с тобой.
— Я смотрю
с настоящей — и тебе тоже советую: в дураках не будешь.
С твоими понятиями жизнь хороша там, в провинции, где ее не ведают, — там и не
люди живут, а ангелы: вот Заезжалов — святой
человек, тетушка твоя — возвышенная, чувствительная душа, Софья, я думаю, такая же дура, как и тетушка, да еще…
Зато нынче порядочный писатель и живет порядочно, не мерзнет и не умирает
с голода на чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают на него пальцами, как на шута; поняли, что поэт не небожитель, а
человек: так же глядит, ходит, думает и делает глупости, как другие: чего ж тут смотреть?..
«Так вот кто будет меня испытывать! — думал Адуев, глядя на желтую фигуру Ивана Иваныча
с обтертыми локтями. — Неужели и этот
человек решает государственные вопросы!»
— Мы сблизились
с ним. Такая возвышенная душа, такое честное, благородное направление мыслей! и
с помощником также: это, кажется,
человек с твердой волей,
с железным характером…
Кто бы узнал нашего провинциала в этом молодом
человеке с изящными манерами, в щегольском костюме?
Он не бросался всем на шею, особенно
с тех пор, как
человек, склонный к искренним излияниям, несмотря на предостережение дяди, обыграл его два раза, а
человек с твердым характером и железной волей перебрал у него немало денег взаймы.
— Так что же, дядюшка? Сказали бы только, что это
человек с сильными чувствами, что кто чувствует так, тот способен ко всему прекрасному и благородному и неспособен…
— Не способен рассчитывать, то есть размышлять. Велика фигура —
человек с сильными чувствами,
с огромными страстями! Мало ли какие есть темпераменты? Восторги, экзальтация: тут
человек всего менее похож на
человека, и хвастаться нечем. Надо спросить, умеет ли он управлять чувствами; если умеет, то и
человек…
— Что, уж есть? будешь делать все то же, что
люди делают
с сотворения мира.
— Нет, дядюшка, пусть же я буду вечно глуп в ваших глазах, но я не могу существовать
с такими понятиями о жизни, о
людях. Это больно, грустно! тогда мне не надо жизни, я не хочу ее при таких условиях — слышите ли? я не хочу.
— Знаю, знаю! Порядочный
человек не сомневается в искренности клятвы, когда дает ее женщине, а потом изменит или охладеет, и сам не знает как. Это делается не
с намерением, и тут никакой гнусности нет, некого винить: природа вечно любить не позволила. И верующие в вечную и неизменную любовь делают то же самое, что и неверующие, только не замечают или не хотят сознаться; мы, дескать, выше этого, не
люди, а ангелы — глупость!
— А зато, когда настанет, — перебил дядя, — так подумаешь — и горе пройдет, как проходило тогда-то и тогда-то, и со мной, и
с тем, и
с другим. Надеюсь, это не дурно и стоит обратить на это внимание; тогда и терзаться не станешь, когда разглядишь переменчивость всех шансов в жизни; будешь хладнокровен и покоен, сколько может быть покоен
человек.
— Конев, Смирнов, Федоров! да это те самые
люди,
с которыми вы имеете дела.
«Неприлично! — скажут строгие маменьки, — одна в саду, без матери, целуется
с молодым
человеком!» Что делать! неприлично, но она отвечала на поцелуй.
«Нет, — говорил он сам
с собой, — нет, этого быть не может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к
людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот отчего это желчное гонение на жизнь. Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не наложил бы на него руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его…»
«Наедине
с собою только, — писал он в какой-то повести, —
человек видит себя как в зеркале; тогда только научается он верить в человеческое величие и достоинство.
Тут он громко вздохнул, подышал на сапог и опять начал шмыгать щеткой. Он считал это занятие главною и чуть ли не единственною своею обязанностью и вообще способностью чистить сапоги измерял достоинство слуги и даже
человека; сам он чистил
с какою-то страстью.
Граф говорил обо всем одинаково хорошо,
с тактом, и о музыке, и о
людях, и о чужих краях. Зашел разговор о мужчинах, о женщинах: он побранил мужчин, в том числе и себя, ловко похвалил женщин вообще и сделал несколько комплиментов хозяйкам в особенности.
«А! она хочет вознаградить меня за временную, невольную небрежность, — думал он, — не она, а я виноват: как можно было так непростительно вести себя? этим только вооружишь против себя; чужой
человек, новое знакомство… очень натурально, что она, как хозяйка… А! вон выходит из-за куста
с узенькой тропинки, идет к решетке, тут остановится и будет ждать…»
Две недели: какой срок для влюбленного! Но он все ждал: вот пришлют
человека узнать, что
с ним? не болен ли? как это всегда делалось, когда он захворает или так, закапризничает. Наденька сначала, бывало, от имени матери сделает вопрос по форме, а потом чего не напишет от себя! Какие милые упреки, какое нежное беспокойство! что за нетерпение!
Какая сцена представилась ему! Два жокея, в графской ливрее, держали верховых лошадей. На одну из них граф и
человек сажали Наденьку; другая приготовлена была для самого графа. На крыльце стояла Марья Михайловна. Она, наморщившись,
с беспокойством смотрела на эту сцену.
Он застал ее
с матерью. Там было
человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять прошел целый день в пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
— Пока не знал, а теперь… о
люди,
люди! жалкий род, достойный слез и смеха! […жалкий род, достойный слез и смеха — из стихотворения А.
С. Пушкина «Полководец»] Сознаюсь, кругом виноват, что не слушал вас, когда вы советовали остерегаться всякого…
— Укажите, где порядочные
люди? — говорил Александр
с презрением.
— Вот хоть мы
с тобой — чем не порядочные? Граф, если уж о нем зашла речь, тоже порядочный
человек; да мало ли? У всех есть что-нибудь дурное… а не все дурно и не все дурны.
Не надо было допускать их сближаться до короткости, а расстроивать искусно, как будто ненарочно, их свидания
с глазу на глаз, быть всюду вместе, ездить
с ними даже верхом, и между тем тихомолком вызывать в глазах ее соперника на бой и тут-то снарядить и двинуть вперед все силы своего ума, устроить главную батарею из остроумия, хитрости да и того… открывать и поражать слабые стороны соперника так, как будто нечаянно, без умысла,
с добродушием, даже нехотя,
с сожалением, и мало-помалу снять
с него эту драпировку, в которой молодой
человек рисуется перед красавицей.
Не нужно унижать соперника и прибегать к клевете: этим вооружишь красавицу против себя… надо только стряхнуть
с него те блестки, которыми он ослепляет глаза твоей возлюбленной, сделать его перед ней простым, обыкновенным
человеком, а не героем…
— Все это правда, дядюшка: вы и подобные вам могут рассуждать так. Вы от природы
человек холодный…
с душой, неспособной к волнениям…
— Надеюсь, это не дурно: лучше, чем выскочить из колеи, бухнуть в ров, как ты теперь, и не уметь встать на ноги. Пар! пар! да пар-то, вот видишь, делает
человеку честь. В этой выдумке присутствует начало, которое нас
с тобой делает
людьми, а умереть
с горя может и животное. Были примеры, что собаки умирали на могиле господ своих или задыхались от радости после долгой разлуки. Что ж это за заслуга? А ты думал: ты особое существо, высшего разряда, необыкновенный
человек…
Ни мужчина мужчине, ни женщина женщине не простили бы этого притворства и сейчас свели бы друг друга
с ходулей. Но чего не прощают молодые
люди разных полов друг другу?
Она пробовала возбудить в нем ревность, думая, что тогда любовь непременно выскажется… Ничего не бывало. Чуть он заметит, что она отличает в обществе какого-нибудь молодого
человека, он спешит пригласить его к себе, обласкает, сам не нахвалится его достоинствами и не боится оставлять его наедине
с женой.
Но Петр Иваныч был
человек с умом и тактом, не часто встречающимися.
«Давно ли ты здесь?» Удивился, что мы до сих пор не встретились, слегка спросил, что я делаю, где служу, долгом счел уведомить, что он имеет прекрасное место, доволен и службой, и начальниками, и товарищами, и… всеми
людьми, и своей судьбой… потом сказал, что ему некогда, что он торопится на званый обед — слышите, ma tante? при свидании, после долгой разлуки,
с другом, он не мог отложить обеда…
«А что? — вдруг перебил он
с испугом, — верно, обокрали?» Он думал, что я говорю про лакеев; другого горя он не знает, как дядюшка: до чего может окаменеть
человек!
— Нашел кого поставить
с ним наравне! это насмешка судьбы. Она всегда, будто нарочно, сведет нежного, чувствительного
человека с холодным созданием! Бедный Александр! У него ум нейдет наравне
с сердцем, вот он и виноват в глазах тех, у кого ум забежал слишком вперед, кто хочет взять везде только рассудком…
— Теперь уж жертвы не потребую — не беспокойтесь. Я благодаря
людям низошел до жалкого понятия и о дружбе, как о любви… Вот я всегда носил
с собой эти строки, которые казались мне вернейшим определением этих двух чувств, как я их понимал и как они должны быть, а теперь вижу, что это ложь, клевета на
людей или жалкое незнание их сердца…
Люди не способны к таким чувствам. Прочь — это коварные слова!..
— Только. Виноват: смешно и жалко. Впрочем, и Александр согласен
с этим и позволил смеяться. Он сам сейчас сознался, что такая дружба — ложь и клевета на
людей. Это уж важный шаг вперед.