Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все суетились и хлопотали.
Люди ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздраженная львица, являлась Анна Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по мере гнева и сил своих, и толчком.
Неточные совпадения
Погляди-ка, озеро: что за великолепие! истинно небесное! рыба так и
ходит; одну осетрину покупаем, а то ерши, окуни, караси кишмя-кишат: и на себя и на
людей идет.
Не
ходи ночью по улицам; от
людей зверского вида удаляйся.
Зато нынче порядочный писатель и живет порядочно, не мерзнет и не умирает с голода на чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают на него пальцами, как на шута; поняли, что поэт не небожитель, а
человек: так же глядит,
ходит, думает и делает глупости, как другие: чего ж тут смотреть?..
— А зато, когда настанет, — перебил дядя, — так подумаешь — и горе
пройдет, как
проходило тогда-то и тогда-то, и со мной, и с тем, и с другим. Надеюсь, это не дурно и стоит обратить на это внимание; тогда и терзаться не станешь, когда разглядишь переменчивость всех шансов в жизни; будешь хладнокровен и покоен, сколько может быть покоен
человек.
Он застал ее с матерью. Там было
человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять
прошел целый день в пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
Так
прошло несколько недель. Кажется, вот еще бы недели две, так чудак и успокоился бы совсем и, может быть, сделался бы совсем порядочным, то есть простым и обыкновенным
человеком, как все. Так нет! Особенность его странной натуры находила везде случай проявиться.
— Так, ничего. Вздумали поддеть меня! А называли когда-то неглупым
человеком! хотите играть мной, как мячиком, — это обидно! Не век же быть юношей. К чему-нибудь да пригодилась школа, которую я
прошел. Как вы пустились ораторствовать! будто у меня нет глаз? Вы только устроили фокус, а я смотрел.
— Спасибо вам, Антон Иваныч: бог вас наградит! А я другую ночь почти не сплю и
людям не даю спать: неравно приедет, а мы все дрыхнем — хорошо будет! Вчера и третьего дня до рощи пешком
ходила, и нынче бы пошла, да старость проклятая одолевает. Ночью бессонница истомила. Садитесь-ка, Антон Иваныч. Да вы все перемокли: не хотите ли выпить и позавтракать? Обедать-то, может быть, поздно придется: станем поджидать дорогого гостя.
Анна Павловна посмотрела, хорошо ли постлана постель, побранила девку, что жестко, заставила перестлать при себе и до тех пор не ушла, пока Александр улегся. Она вышла на цыпочках, погрозила
людям, чтоб не смели говорить и дышать вслух и
ходили бы без сапог. Потом велела послать к себе Евсея. С ним пришла и Аграфена. Евсей поклонился барыне в ноги и поцеловал у ней руку.
— Она… говорят, многим помогает… Она только пошепчет на воду да подышит на спящего
человека — все и
пройдет.
Словом, все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду
человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности.
Тотчас же убили, всего каких-нибудь пять или десять минут назад, — потому так выходит, тела еще теплые, — и вдруг, бросив и тела и квартиру отпертую и зная, что сейчас туда
люди прошли, и добычу бросив, они, как малые ребята, валяются на дороге, хохочут, всеобщее внимание на себя привлекают, и этому десять единогласных свидетелей есть!
— Как скажете: покупать землю, выходить на отруба, али — ждать? Ежели — ждать, мироеды все расхватают. Тут —
человек ходит, уговаривает: стряхивайте господ с земли, громите их! Я, говорит, анархист. Громить — просто. В Майдане у Черкасовых — усадьбу сожгли, скот перерезали, вообще — чисто! Пришла пехота, человек сорок резервного батальона, троих мужиков застрелили, четырнадцать выпороли, баб тоже. Толку в этом — нет.
— Черт возьми! — пробормотал Ив, глядя вслед кебу, увозившему Стильтона, и задумчиво вертя десятифунтовый билет. — Или этот
человек сошел с ума, или я счастливчик особенный! Наобещать такую кучу благодати только за то, что я сожгу в день пол-литра керосина!
Неточные совпадения
Хлестаков. Отчего же нет? Я видел сам,
проходя мимо кухни, там много готовилось. И в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких
человека ели семгу и еще много кой-чего.
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни,
сходили, еще даже и спасибо получал. Авось бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.)Вы говорите, он молодой
человек?
Осип. Я, сударь, отправлю его с
человеком здешним, а сам лучше буду укладываться, чтоб не
прошло понапрасну время.
Без прутика, без кнутика // Все
ходим,
люди грешные, // На этот водопой!
Г-жа Простакова (к гостям). Одна моя забота, одна моя отрада — Митрофанушка. Мой век
проходит. Его готовлю в
люди.