Неточные совпадения
— Какой вопрос, дядюшка: умею ли
писать по-русски! — сказал Александр и побежал к комоду, из которого начал вынимать разные бумаги, а
дядя между тем взял со стола какое-то письмо и стал читать.
— Ну, вот ты
пишешь, что я очень добр и умен — может быть, это и правда, может быть, и нет; возьмем лучше середину,
пиши: «
Дядя мой не глуп и не зол, мне желает добра…»
В изящной прозе он был менее счастлив. Он
написал комедию, две повести, какой-то очерк и путешествие куда-то. Деятельность его была изумительна, бумага так и горела под пером. Комедию и одну повесть сначала показал
дяде и просил сказать, годится ли?
Дядя прочитал на выдержку несколько страниц и отослал назад,
написав сверху: «Годится для… перегородки!»
— Аминь! — примолвил
дядя, положив ему руки на плечи. — Ну, Александр, советую тебе не медлить: сейчас же
напиши к Ивану Иванычу, чтобы прислал тебе работу в отделение сельского хозяйства. Ты по горячим следам, после всех глупостей, теперь
напишешь преумную вещь. А он все заговаривает: «Что ж, говорит, ваш племянник…»
Давно ли, три месяца назад тому, он так гордо, решительно отрекся от любви,
написал даже эпитафию в стихах этому беспокойному чувству, читанную
дядей, наконец явно презирал женщин — и вдруг опять у ног женщины!
Но мать вскоре избавила его от этого труда: она умерла. Вот, наконец, что
писал он к
дяде и тетке в Петербург.
А заботы родных всё не унимаются: перед самым моим отъездом
дядя пишет, что он намерен завещать свой дом, в переулке близ Арбата, Никите, а отец пишет, что «все наше принадлежит тебе и сыну твоему, первенцу Никите Ивановичу Сипачеву».
Дядя написал ее своей рукой, в двух экземплярах, французскими и русскими буквами, с означением всех тончайших словоударений; он сам учил моего брата произношению с удивительным терпением и, говорят, довел его выговор, во всех певучих интонациях языка, до изумительного совершенства.
Неточные совпадения
Стародум(один). Он, конечно,
пишет ко мне о том же, о чем в Москве сделал предложение. Я не знаю Милона; но когда
дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников,
дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма
писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
— Это — мой
дядя. Может быть, вы слышали его имя? Это о нем на днях
писал камрад Жорес. Мой брат, — указала она на солдата. — Он — не солдат, это только костюм для эстрады. Он — шансонье,
пишет и поет песни, я помогаю ему делать музыку и аккомпанирую.
Он уважал, правда, Державина и Крылова: Державина за то, что
написал оду на смерть его
дяди князя Мещерского, Крылова за то, что вместе с ним был секундантом на дуэли Н. Н. Бахметева.
Разговор делается общим. Отец рассказывает, что в газетах
пишут о какой-то необычной комете, которую ожидают в предстоящем лете;
дядя сообщает, что во французского короля опять стреляли.