Неточные совпадения
Он пошел к двери и оглянулся. Она сидит неподвижно: на лице только нетерпение, чтоб он
ушел. Едва он вышел, она налила
из графина в стакан воды, медленно выпила его и потом велела отложить карету. Она
села в кресло и задумалась, не шевелясь.
Все это неслось у ней в голове, и она то хваталась опять за перо и бросала, то думала пойти сама, отыскать его, сказать ему все это, отвернуться и
уйти — и она бралась за мантилью, за косынку, как, бывало, когда торопилась к обрыву. И теперь, как тогда, руки напрасно искали мантилью, косынку. Все выпадало
из рук, и она, обессиленная,
садилась на диван и не знала, что делать.
Пора было становиться на бивак, но вдруг я вспомнил, что,
уходя из села Дата, я не завел хронометра. Если его не завести, завтра утром он остановится, и тогда — прощайте мои долготы!
Пришел голодный год! «Съедим, что зародилось, и умрем», — говорили мужики и пекли еще из новичы лепешки и наварили к успенью браги, а с Богородичного Рождества некоторые несмело стали отлучаться… Спросите — куда? Сначала был еще стыд в этом сознаваться — отлучки эти скрывались: люди
уходили из села и возвращались домой в потемочках, «чтобы сумы не было видно», — но голод и нужда возрастали, и к Покрову все друг о друге стали знать, что всем есть нечего и что «всем надо идти побираться».
Неточные совпадения
Клим постоял, затем снова
сел, думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно
ушла из дома.
На руке своей Клим ощутил слезы. Глаза Варвары неестественно дрожали, казалось — они выпрыгнут
из глазниц. Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в темную столовую, взял с буфета еще не совсем остывший самовар, поставил его у кровати Варвары и, не взглянув на нее, снова
ушел в столовую,
сел у двери.
Он
ушел, а Обломов
сел в неприятном расположении духа в кресло и долго, долго освобождался от грубого впечатления. Наконец он вспомнил нынешнее утро, и безобразное явление Тарантьева вылетело
из головы; на лице опять появилась улыбка.
Измученные, мы воротились домой. Было еще рано, я
ушел в свою комнату и
сел писать письма. Невозможно: мною овладело утомление; меня гнело; перо падало
из рук; мысли не связывались одни с другими; я засыпал над бумагой и поневоле последовал полуденному обычаю: лег и заснул крепко до обеда.
Иногда по утрам, напившись кофею, он
садился зa свое сочинение или за чтение источников для сочинения, но очень часто, вместо чтения и писания, опять
уходил из дома и бродил по полям и лесам.