Неточные совпадения
Они говорили между собой односложными словами. Бабушке почти не нужно было отдавать приказаний Василисе: она сама знала все, что
надо делать. А если надобилось что-нибудь экстренное, бабушка не требовала, а
как будто советовала сделать
то или другое.
—
Та тоже все, бывало, тоскует, ничего не
надо, все о чем-то вздыхает,
как будто ждет чего-нибудь, да вдруг заиграет и развеселится, или от книжки не оттащишь.
На отлучки его она смотрела
как на неприятное, случайное обстоятельство,
как, например, на
то, если б он заболел. А возвращался он, — она была кротко счастлива и полагала, что если его не было,
то это так
надо, это в порядке вещей.
— Бедная Наташа! — со вздохом отнесся он, наконец, к ее памяти, глядя на эскиз. — Ты и живая была так же бледно окрашена в цвета жизни,
как и на полотне моей кистью, и на бумаге пером!
Надо переделать и
то, и другое! — заключил он.
— Ну, а
как я не женюсь, и кружев не
надо,
то решено, что это все Верочке и Марфеньке отдадим… Так или нет?
— А
то, что человек не чувствует счастья, коли нет рожна, — сказала она, глядя на него через очки. —
Надо его ударить бревном по голове, тогда он и узнает, что счастье было, и
какое оно плохонькое ни есть, а все лучше бревна.
— Нет, — сказала она, — чего не знаешь, так и не хочется. Вон Верочка,
той все скучно, она часто грустит, сидит,
как каменная, все ей будто чужое здесь! Ей бы
надо куда-нибудь уехать, она не здешняя. А я — ах,
как мне здесь хорошо: в поле, с цветами, с птицами
как дышится легко!
Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки! не хочу никуда. Что бы я одна делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
Но все еще он не завоевал себе
того спокойствия,
какое налагала на него Вера: ему бы
надо уйти на целый день, поехать с визитами, уехать гостить на неделю за Волгу, на охоту, и забыть о ней. А ему не хочется никуда: он целый день сидит у себя, чтоб не встретить ее, но ему приятно знать, что она тут же в доме. А
надо добиться, чтоб ему это было все равно.
Она,
как совесть, только и напоминает о себе, когда человек уже сделал не
то, что
надо, или если он и бывает тверд волей, так разве случайно, или там, где он равнодушен».
— Если она не любит меня,
как говорит и
как видно по всему,
то зачем удержала меня? зачем позволила любить? Кокетство, каприз или…
Надо бы допытаться… — шептал он.
—
Тем хуже; он ухаживает,
как за своей крепостной. Эти стихи, что вы мне показывали, отрывки ваших разговоров — все это ясно, что он ищет развлечения.
Надо его проучить…
— Да, я не смел вас спросить об этом, — вежливо вмешался Тит Никоныч, — но с некоторых пор (при этом Вера сделала движение плечами) нельзя не заметить, что вы, Вера Васильевна, изменились…
как будто похудели… и бледны немножко… Это к вам очень, очень идет, — любезно прибавил он, — но при этом
надо обращать внимание на
то, не суть ли это признаки болезни?
Между
тем в доме у Татьяны Марковны все шло своим порядком. Отужинали и сидели в зале, позевывая. Ватутин рассыпался в вежливостях со всеми, даже с Полиной Карповной, и с матерью Викентьева, шаркая ножкой, любезничая и глядя так на каждую женщину,
как будто готов был всем ей пожертвовать. Он говорил, что дамам
надо стараться делать «приятности».
— Бабушка! ты не поняла меня, — сказала она кротко, взяв ее за руки, — успокойся, я не жалуюсь тебе на него. Никогда не забывай, что я одна виновата — во всем… Он не знает, что произошло со мной, и оттого пишет. Ему
надо только дать знать, объяснить,
как я больна, упала духом, — а ты собираешься, кажется, воевать! Я не
того хочу. Я хотела написать ему сама и не могла, — видеться недостает сил, если б я и хотела…
«Уменье жить» ставят в великую заслугу друг другу,
то есть уменье «казаться», с правом в действительности «не быть»
тем, чем
надо быть. А уменьем жить называют уменье — ладить со всеми, чтоб было хорошо и другим, и самому себе, уметь таить дурное и выставлять, что годится, —
то есть приводить в данный момент нужные для этого свойства в движение,
как трогать клавиши, большей частию не обладая самой музыкой.
Она рассчитывала на покорность самого сердца: ей казалось невозможным, любя Ивана Ивановича
как человека,
как друга, не полюбить его
как мужа, но чтоб полюбить так,
надо прежде выйти замуж,
то есть начать прямо с цели.
Если я мальчик, как назвала меня однажды бойкая девушка с корзиной дынь, — она сказала: «Ну-ка, посторонись, мальчик», — то почему я думаю о всем большом: книгах, например, и о должности капитана, семье, ребятишках, о
том, как надо басом говорить: «Эй вы, мясо акулы!» Если же я мужчина, — что более всех других заставил меня думать оборвыш лет семи, сказавший, становясь на носки: «Дай-ка прикурить, дядя!» — то почему у меня нет усов и женщины всегда становятся ко мне спиной, словно я не человек, а столб?
Неточные совпадения
Идем домой понурые… // Два старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! //
Как уперлись: мы нищие — // Так
тем и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться
надо мной!» // И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и
то мне тяжело стало. Его глаза,
надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл.
Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Казалось, очень просто было
то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась,
как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а
надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Испуганный
тем отчаянным выражением, с которым были сказаны эти слова, он вскочил и хотел бежать за нею, но, опомнившись, опять сел и, крепко сжав зубы, нахмурился. Эта неприличная,
как он находил, угроза чего-то раздражила его. «Я пробовал всё, — подумал он, — остается одно — не обращать внимания», и он стал собираться ехать в город и опять к матери, от которой
надо было получить подпись на доверенности.
— Нет, — сказала она, раздражаясь
тем, что он так очевидно этой переменой разговора показывал ей, что она раздражена, — почему же ты думаешь, что это известие так интересует меня, что
надо даже скрывать? Я сказала, что не хочу об этом думать, и желала бы, чтобы ты этим так же мало интересовался,
как и я.