Неточные совпадения
Обида, зло падали в жизни на нее иногда и с других сторон: она бледнела
от боли,
от изумления, подкашивалась и бессознательно
страдала, принимая зло покорно, не зная, что можно отдать обиду, заплатить злом.
Он на каждом шагу становился в разлад с ними, но пока не
страдал еще
от этого разлада, а снисходительно улыбался, поддавался кротости, простоте этой жизни, как, ложась спать, поддался деспотизму бабушки и утонул в мягких подушках.
Он бы уже соскучился в своей Малиновке, уехал бы искать в другом месте «жизни», радостно захлебываться ею под дыханием страсти или не находить, по обыкновению, ни в чем примирения с своими идеалами,
страдать от уродливостей и томиться мертвым равнодушием ко всему на свете.
Это проведала княгиня через князя Б. П.…И твоя Софья
страдает теперь вдвойне: и оттого, что оскорблена внутренно — гордости ее красоты и гордости рода нанесен удар, — и оттого, что сделала… un faux pas и, может быть, также немного и
от того чувства, которое ты старался пробудить — и успел, а я, по дружбе к тебе, поддержал в ней…
Притом одна материальная победа, обладание Верой не доставило бы ему полного удовлетворения, как доставило бы над всякой другой. Он, уходя, злился не за то, что красавица Вера ускользает
от него, что он тратил на нее время, силы, забывал «дело». Он злился
от гордости и
страдал сознанием своего бессилия. Он одолел воображение, пожалуй — так называемое сердце Веры, но не одолел ее ума и воли.
Он едва договорил и с трудом вздохнул, скрадывая тяжесть этого вздоха
от Веры. Голос у него дрожал против воли. Видно было, что эта «тайна», тяжесть которой он хотел облегчить для Веры, давила теперь не одну ее, но и его самого. Он
страдал — и хотел во что бы то ни стало скрыть это
от нее…
— Вот это другое дело; благодарю вас, благодарю! — торопливо говорил он, скрадывая волнение. — Вы делаете мне большое добро, Вера Васильевна. Я вижу, что дружба ваша ко мне не
пострадала от другого чувства, значит, она сильна. Это большое утешение! Я буду счастлив и этим… со временем, когда мы успокоимся оба…
Она
страдала за эти уродливости и
от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Все слышали, что Вера Васильевна больна, и пришли наведаться. Татьяна Марковна объявила, что Вера накануне прозябла и на два дня осталась в комнате, а сама внутренне
страдала от этой лжи, не зная, какая правда кроется под этой подложной болезнью, и даже не смела пригласить доктора, который тотчас узнал бы, что болезни нет, а есть моральное расстройство, которому должна быть причина.
Что бабушка
страдает невыразимо — это ясно. Она
от скорби изменилась, по временам горбится, пожелтела, у ней прибавились морщины. Но тут же рядом, глядя на Веру или слушая ее, она вдруг выпрямится, взгляд ее загорится такою нежностью, что как будто она теперь только нашла в Вере не прежнюю Веру, внучку, но собственную дочь, которая стала ей еще милее.
В него тихо проникло ядовитое сознание, что Вера
страдает действительно не
от страсти к нему, — иначе она не открылась бы бабушке, и еще менее Тушину.
Неточные совпадения
Правдин. Мне поручено взять под опеку дом и деревни при первом бешенстве,
от которого могли бы
пострадать подвластные ей люди.
Начались драки, бесчинства и увечья; ходили друг против дружки и в одиночку и стена на стену, и всего больше
страдал от этой ненависти город, который очутился как раз посередке между враждующими лагерями.
Сначала бичевал я себя с некоторою уклончивостью, но, постепенно разгораясь, позвал под конец денщика и сказал ему: «Хлещи!» И что же? даже сие оказалось недостаточным, так что я вынужденным нашелся расковырять себе на невидном месте рану, но и
от того не
страдал, а находился в восхищении.
Больной
страдал всё больше и больше, в особенности
от пролежней, которые нельзя уже было залечить, и всё больше и больше сердился на окружающих, упрекая их во всем и в особенности за то, что ему не привозили доктора из Москвы.
Губернский предводитель, в руках которого по закону находилось столько важных общественных дел, — и опеки (те самые,
от которых
страдал теперь Левин), и дворянские огромные суммы, и гимназии женская, мужская и военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков был человек старого дворянского склада, проживший огромное состояние, добрый человек, честный в своем роде, но совершенно не понимавший потребностей нового времени.