— Да, это очень смешно. Она милая женщина и хитрая, и
себе на уме в своих делах, как все женщины, когда они, как рыбы, не лезут из воды на берег, а остаются в воде, то есть в своей сфере…
Неточные совпадения
Кстати тут же представил и
себя, как он сидит, какое у него должно быть лицо, что другим приходит
на ум, когда они глядят
на него, каким он им представляется?
А между тем тут все было для счастья: для сердца открывался вечный, теплый приют. Для
ума предстояла длинная, нескончаемая работа — развиваться, развивать ее, руководить, воспитывать молодой женский восприимчивый
ум. Работа тоже творческая — творить
на благодарной почве, творить для
себя, создавать живой идеал собственного счастья.
— И тут вы остались верны
себе! — возразил он вдруг с радостью, хватаясь за соломинку, — завет предков висит над вами: ваш выбор пал все-таки
на графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание
на нем, если б он был не граф? Делайте, как хотите! — с досадой махнул он рукой. — Ведь… «что мне за дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным
ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
Ее ставало
на целый вечер, иногда
на целый день, а завтра точно оборвется: опять уйдет в
себя — и никто не знает, что у ней
на уме или
на сердце.
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь с нами и,
на беду мою, почти не выходит из дома, так что я недели две только и делала, что пряталась от него. Какую бездну
ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он с
собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Когда он отрывался от дневника и трезво жил день, другой, Вера опять стояла безукоризненна в его
уме. Сомнения, подозрения, оскорбления — сами по
себе были чужды его натуре, как и доброй, честной натуре Отелло. Это были случайные искажения и опустошения, продукты страсти и неизвестности, бросавшей
на все ложные и мрачные краски.
Например, если б бабушка
на полгода или
на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил
ума и сердца, не воротила бы
себе права
на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Он иногда даже заставлял их улыбаться. Но он напрасно старался изгнать совсем печаль, тучей севшую
на них обеих и
на весь дом. Он и сам печалился, видя, что ни уважение его, ни нежность бабушки — не могли возвратить бедной Вере прежней бодрости, гордости, уверенности в
себе, сил
ума и воли.
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же,
себе на уме, Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Самгин почувствовал в ней мягкое, но неодолимое упрямство и стал относиться к Любаше осторожнее, подозревая, что она — хитрая, «
себе на уме», хотя и казалась очень откровенной, даже болтливой. И, если о себе самой она говорит усмешливо, а порою даже иронически, — это для того, чтоб труднее понять ее.
Неточные совпадения
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из
ума!.. Тридцать лет живу
на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря
на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то
умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с
собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной
на адресе.
Нет, уж извини, но я считаю аристократом
себя и людей подобных мне, которые в прошедшем могут указать
на три-четыре честные поколения семей, находившихся
на высшей степени образования (дарованье и
ум — это другое дело), и которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для
себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему
на ум.
Они были дружны с Левиным, и поэтому Левин позволял
себе допытывать Свияжского, добираться до самой основы его взгляда
на жизнь; но всегда это было тщетно. Каждый раз, как Левин пытался проникнуть дальше открытых для всех дверей приемных комнат
ума Свияжского, он замечал, что Свияжский слегка смущался; чуть-заметный испуг выражался в его взгляде, как будто он боялся, что Левин поймет его, и он давал добродушный и веселый отпор.