Вон Алексея Петровича три губернатора гнали, именье было в опеке, дошло до того, что никто взаймы не давал, хоть
по миру ступай: а теперь выждал, вытерпел, раскаялся — какие были грехи — и вышел в люди.
Неточные совпадения
Нравственное лицо его было еще неуловимее. Бывали какие-то периоды, когда он «обнимал,
по его выражению, весь
мир», когда чарующею мягкостью открывал доступ к сердцу, и те, кому случалось попадать на эти минуты, говорили, что добрее, любезнее его нет.
Мужчины, одни, среди дел и забот,
по лени,
по грубости, часто бросая теплый огонь, тихие симпатии семьи, бросаются в этот
мир всегда готовых романов и драм, как в игорный дом, чтоб охмелеть в чаду притворных чувств и дорого купленной неги. Других молодость и пыл влекут туда, в царство поддельной любви, со всей утонченной ее игрой, как гастронома влечет от домашнего простого обеда изысканный обед искусного повара.
Общество художников — это орден братства, все равно что масонский орден: он рассеян
по всему
миру, и все идут к одной цели.
По-прежнему у ней не было позыва идти вникать в жизнь дальше стен, садов, огородов «имения» и, наконец, города. Этим замыкался весь
мир.
— Ваш гимн красоте очень красноречив, cousin, — сказала Вера, выслушав с улыбкой, — запишите его и отошлите Беловодовой. Вы говорите, что она «выше
мира». Может быть, в ее красоте есть мудрость. В моей нет. Если мудрость состоит,
по вашим словам, в том, чтоб с этими правилами и истинами проходить жизнь, то я…
Несколько человек заменяли ей толпу; то что другой соберет со многих встреч, в многие годы и во многих местах, — давалось ей в двух, трех уголках,
по ту и другую сторону Волги, с пяти, шести лиц, представлявших для нее весь людской
мир, и в промежуток нескольких лет, с тех пор, как понятия у ней созрели и сложились в более или менее определенный взгляд.
Падало царство Татьяны Марковны, пустел дом, похищено ее заветное, дорогое сокровище, ее гордость, ее жемчужина! Она одна бродила будто
по развалинам. Опустела и душа у ней! Дух
мира, гордости, благоденствия покинул счастливый уголок.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит
по миру, // Не отойдя сосет!
Спит ум, может быть обретший бы внезапный родник великих средств; а там имение бух с аукциона, и пошел помещик забываться
по миру с душою, от крайности готовою на низости, которых бы сам ужаснулся прежде.
— Нет, не оставлю! Ты меня не хотел знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад. Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает. Уж пустит
по миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
Только вот что, говорит, мне даже чудесно: мало ль ты, говорит, еще горших бесчинств произносил, мало ль
по миру людей пустил, мало ль растлил, мало ль погубил, — все одно как бы убиением?
Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я,
по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении
мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Ну-тка, с редута — то с первого номеру, // Ну-тка, с Георгием —
по́
миру,
по́
миру!
Зеленеет лес, // Зеленеет луг, // Где низиночка — // Там и зеркало! // Хорошо, светло // В
мире Божием, // Хорошо, легко, // Ясно на́ сердце. //
По водам плыву // Белым лебедем, //
По степям бегу // Перепелочкой.
— Коли всем
миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова
по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Я
по годам высчитывал, // Я
миру в ноги кланялся, // Да
мир у нас какой?