— Если б я была сильна, вы не уходили бы так отсюда, — а пошли бы со мной туда, на гору, не украдкой, а смело
опираясь на мою руку. Пойдемте! хотите моего счастья и моей жизни? — заговорила она живо, вдруг ослепившись опять надеждой и подходя к нему. — Не может быть, чтоб вы не верили мне, не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! — с отчаянием договорила она. — Что делать, Боже мой! Он не верит, нейдет! Как вразумить вас?
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно
опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Неточные совпадения
Она сидит,
опершись локтями
на стол, положив лицо в ладони, и мечтает, дремлет или… плачет. Она в неглиже, не затянута в латы негнущегося платья, без кружев, без браслет, даже не причесана; волосы небрежно, кучей лежат в сетке; блуза стелется по плечам и падает широкими складками у ног.
На ковре лежат две атласные туфли: ноги просто в чулках покоятся
на бархатной скамеечке.
Но бабушка триумфа ему никогда не давала, она сдаваться не любила и кончала спор,
опираясь деспотически
на авторитет уже не мудрости, а родства и своих лет.
Она привстала немного,
оперлась коленкой
на его ногу и звучно поцеловала его и хотела сесть, но он удержал ее.
Она хотела привстать, чтоб половчее сесть, но он держал крепко, так что она должна была
опираться рукой ему
на плечо.
Глядя с напряженным любопытством вдаль,
на берег Волги, боком к нему, стояла девушка лет двадцати двух, может быть трех,
опершись рукой
на окно. Белое, даже бледное лицо, темные волосы, бархатный черный взгляд и длинные ресницы — вот все, что бросилось ему в глаза и ослепило его.
Телега ехала с грохотом, прискакивая; прискакивали и мужики; иной сидел прямо, держась обеими руками за края, другой лежал, положив голову
на третьего, а третий,
опершись рукой
на локоть, лежал в глубине, а ноги висели через край телеги.
Она
оперлась коленом
на скамеечку, у ног бабушки.
Но неумышленно, когда он не делал никаких любовных прелюдий, а просто брал ее за руку, она давала ему руку, брала сама его руку,
опиралась ему доверчиво
на плечо, позволяла переносить себя через лужи и даже, шаля, ерошила ему волосы или, напротив, возьмет гребенку, щетку, близко подойдет к нему, так что головы их касались, причешет его, сделает пробор и, пожалуй, напомадит голову.
Она, не глядя
на него, принимала его руку и, не говоря ни слова,
опираясь иногда ему
на плечо, в усталости шла домой. Она пожимала ему руку и уходила к себе.
Она сильно
оперлась рукой
на его руку и прижалась к его плечу, умоляя глазами не спрашивать.
Она машинально сбросила с себя обе мантильи
на диван, сняла грязные ботинки, ногой достала из-под постели атласные туфли и надела их. Потом, глядя не около себя, а куда-то вдаль, опустилась
на диван, и в изнеможении, закрыв глаза,
оперлась спиной и головой к подушке дивана и погрузилась будто в сон.
Вера встала, заперла за ним дверь и легла опять. Ее давила нависшая туча горя и ужаса. Дружба Райского, участие, преданность, помощь — представляли ей
на первую минуту легкую опору,
на которую она
оперлась, чтобы вздохнуть свободно, как утопающий, вынырнувший
на минуту из воды, чтобы глотнуть воздуха. Но едва он вышел от нее, она точно оборвалась в воду опять.
Она тихо, шатаясь и
опираясь ему
на руку, привела его к обрыву.
Она привстала,
оперлась ему рукой
на плечо, остановилась, собираясь с силами, потом склонила голову, минуты в три, шепотом, отрывисто сказала ему несколько фраз и опустилась
на скамью. Он побледнел.
Она добиралась в проповеди и увлечениях Марка чего-нибудь верного и живого,
на что можно
опереться, что можно полюбить, что было так прочно, необманчиво в старой жизни, которой, во имя этого прочного, живого и верного, она прощала ее смешные, вредные уродливости, ее весь отживший сор.
Он едва поспевал следить за ней среди кустов, чтоб не случилось с ней чего-нибудь. Она все шла, осиливая крутую гору, и только однажды
оперлась обеими руками о дерево, положила
на руки голову.
Она пристально смотрела
на Веру; та лежала с закрытыми глазами. Татьяна Марковна,
опершись щекой
на руку, не спускала с нее глаз и изредка, удерживая вздохи, тихо облегчала ими грудь.
Она
оперлась локтями
на стол и закрыла руками лицо.
После завтрака все окружили Райского. Марфенька заливалась слезами: она смочила три-четыре платка. Вера
оперлась ему рукой
на плечо и глядела
на него с томной улыбкой, Тушин серьезно. У Викентьева лицо дружески улыбалось ему, а по носу из глаз катилась слеза «с вишню», как заметила Марфенька и стыдливо сняла ее своим платком.
— И я уверен в себе, когда вы
опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
Бабушка была уже в зале: сгорбившись и
опершись на спинку стула, она стояла у стенки и набожно молилась; подле нее стоял папа. Он обернулся к нам и улыбнулся, заметив, как мы, заторопившись, прятали за спины приготовленные подарки и, стараясь быть незамеченными, остановились у самой двери. Весь эффект неожиданности, на который мы рассчитывали, был потерян.
Неточные совпадения
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем не думаешь, ничего определенного не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни
на что в особенности не
опирается.
Алексей Александрович забыл о графине Лидии Ивановне, но она не забыла его. В эту самую тяжелую минуту одинокого отчаяния она приехала к нему и без доклада вошла в его кабинет. Она застала его в том же положении, в котором он сидел,
опершись головой
на обе руки.
Тусклая бледность покрывала милое лицо княжны. Она стояла у фортепьяно,
опершись одной рукой
на спинку кресел: эта рука чуть-чуть дрожала; я тихо подошел к ней и сказал:
Так проповедовал Евгений. // Сквозь слез не видя ничего, // Едва дыша, без возражений, // Татьяна слушала его. // Он подал руку ей. Печально // (Как говорится, машинально) // Татьяна молча
оперлась, // Головкой томною склонясь; // Пошли домой вкруг огорода; // Явились вместе, и никто // Не вздумал им пенять
на то: // Имеет сельская свобода // Свои счастливые права, // Как и надменная Москва.
Как
на досадную разлуку, // Татьяна ропщет
на ручей; // Не видит никого, кто руку // С той стороны подал бы ей; // Но вдруг сугроб зашевелился, // И кто ж из-под него явился? // Большой, взъерошенный медведь; // Татьяна ах! а он реветь, // И лапу с острыми когтями // Ей протянул; она скрепясь // Дрожащей ручкой
оперлась // И боязливыми шагами // Перебралась через ручей; // Пошла — и что ж? медведь за ней!