Неточные совпадения
На лице его можно было прочесть покойную уверенность в
себе и понимание других, выглядывавшие из глаз. «Пожил человек, знает жизнь и людей», — скажет о нем наблюдатель, и если
не отнесет его к разряду особенных, высших натур, то еще менее к разряду натур наивных.
Он так и говорит со стены: «Держи
себя достойно», — чего: человека, женщины, что ли? нет, — «достойно рода, фамилии», и если, Боже сохрани, явится человек с вчерашним именем, с добытым собственной головой и руками значением — «
не возводи на него глаз, помни, ты
носишь имя Пахотиных!..» Ни лишнего взгляда, ни смелой, естественной симпатии…
Если когда-нибудь и случалось противоречие, какой-нибудь разлад, то она приписывала его никак
не себе, а другому лицу, с кем имела дело, а если никого
не было, так судьбе. А когда явился Райский и соединил в
себе и это другое лицо и судьбу, она удивилась,
отнесла это к непослушанию внука и к его странностям.
— Есть ли такой ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами
носите в
себе будто часть чужого сердца, чужих мыслей, чужую долю на плечах, и что
не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес,
не одними своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
Протянулась еще неделя, и скоро должен исполниться месяц глупому предсказанию Марка, а Райский чувствовал
себя свободным «от любви». В любовь свою он
не верил и
относил все к раздражению воображения и любопытства.
Мы
не оглянемся на самих
себя, снисходительно прощаем
себе… собачьи встречи!.. открыто, всенародно
носим свой позор, свою нетрезвость, казня их в женщине!
Тогда казалось ему, что он любил Веру такой любовью, какою никто другой
не любил ее, и сам смело требовал от нее такой же любви и к
себе, какой она
не могла дать своему идолу, как бы страстно ни любила его, если этот идол
не носил в груди таких же сил, такого же огня и, следовательно, такой же любви, какая была заключена в нем и рвалась к ней.
«Нет, это
не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в
себе эту красоту природной простоты и уметь достойно
носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если
не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
Послушать, так нужная степень нравственного развития у всех уже есть, как будто каждый уже достиг его и
носит у
себя в кармане, как табакерку, что это «само
собой разумеется», что об этом и толковать нечего. Все соглашаются, что общество существовать без этого
не может, что гуманность, честность, справедливость — суть основные законы и частной, и общественной жизни, что «честность, честности, честностью» и т. д.
Неточные совпадения
Тогда он
не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже счел его игрою воображения, но теперь ясно, что градоначальник, в видах собственного облегчения, по временам снимал с
себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с
себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который
носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно прошел тот срок, когда, по самым верным расчетам людей знающих эти дела, Кити должна была родить; а она всё еще
носила, и ни по чему
не было заметно, чтобы время было ближе теперь, чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли, и мать, и в особенности Левин, без ужаса
не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувствовала
себя совершенно спокойною и счастливою.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав
себе положение человека независимого, он
носил его, весьма тонко и умно держа
себя, так, как будто он ни на кого
не сердился,
не считал
себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Уже сукна купил он
себе такого, какого
не носила вся губерния, и с этих пор стал держаться более коричневых и красноватых цветов с искрою; уже приобрел он отличную пару и сам держал одну вожжу, заставляя пристяжную виться кольцом; уже завел он обычай вытираться губкой, намоченной в воде, смешанной с одеколоном; уже покупал он весьма недешево какое-то мыло для сообщения гладкости коже, уже…
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать
не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и
носить всегда с
собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.